Воскрешение королевы - Джаконда Белли

Я часто принималась расспрашивать маркиза о своих детях и состоянии дел в государстве. Тот изворачивался как уж на сковородке. Как-то раз я продержала Денью в своих покоях около шести часов, надеясь выманить из него всю правду, но этот мастер лжи пытался уверить меня, что император Максимилиан отрекся от престола в пользу Карла, как будто я до сих пор не догадалась, что мой свекор мертв.

Через несколько дней после нашего разговора маркиз распорядился снова закрыть церковную галерею. Я принялась громко возмущаться. Мы отчаянно спорили, когда прибыл епископ Рохас, глава Королевского совета Кастилии, чтобы убедить меня подписать эдикт, осуждающий мятежников.

Денья не смог противиться нашей встрече. От этого бледного, скованного человека, избегавшего смотреть мне в глаза, я узнала о том, что мой отец умер четыре года назад. Он же подтвердил мою догадку о смерти свекра и рассказал, что народ восстал против засилья иноземцев в окружении Карла. «Мятеж разгорается, — признался Рохас. — К восставшим присоединяются вольные крестьяне».

«Поверьте, сеньор епископ, — горячо проговорила я, — все, что я вижу и слышу, кажется мне сном. Вот уже шестнадцать лет никто не говорит мне правды, со мной ужасно обращаются, а хуже всех маркиз».

Епископ посмотрел на Денью. Впервые за все эти годы я с тайной радостью увидела в глазах маркиза страх. Он тут же принялся бормотать, что лгал мне для моего же блага, дабы «избавить меня от нездоровых страстей».

Я не пожелала ничего подписывать, пока не узнаю всей правды. Двадцать девятого августа меня посетили Хуан де Падилья, Хуан Браво и Франсиско Мальдонадо, назвавшиеся предводителями восставших. Выслушав посетителей, я повелела им поступать так, как того требуют интересы государства. События в стране развивались с такой быстротой, что я стыдилась собственного невежества. Меня так долго обманывали, что я почти перестала отличать правду ото лжи. В середине сентября в замок ворвались отряды общин. Денья с приспешниками бежали. Я вышла на балкон поприветствовать собравшуюся на площади толпу. Народ просил меня свергнуть Карла, изгнать фламандцев и вернуть Испании добытые в Америке сокровища.

Я была тронута восхищением тех, кто совсем меня не знал. Но к радости освобождения примешивались тяжелые сомнения. Долгие годы заточения лишили меня храбрости. Разве я гожусь на то, чтобы править государством? Кто поручится, что те, кто ныне поет мне хвалу, через некоторое время сами не превратятся в моих тюремщиков? Я никогда не хотела быть королевой. Я не желала воевать с собственными детьми. Я не могла примириться с тем, что мои освободители настраивают меня против сына. Мне нужно было время, чтобы поразмыслить, чтобы узнать всю правду. Ответственность была слишком велика, чтобы не задумываясь возложить ее на плечи. Я попросила отсрочки и не стала ничего подписывать.

И снова никто меня не понял. Едва я начала заново привыкать к свежему воздуху, дорогим платьям и роли властительницы, а не узницы, как восставшие потеряли терпение и потребовали, чтобы я немедленно подписала их эдикты. Они дошли до того, что пригрозили уморить нас с Каталиной голодом, если я буду и дальше медлить. В конце концов страх оказался сильнее меня, и я упустила последнюю возможность переменить свою участь; я попросила своих мучителей подождать еще немного, пока вокруг меня не рассеется туман лжи и сомнений.

Знать собрала силы и подавила мятеж. В лагере восставших завелся предатель: Педро Хирон, назначенный Хуаном Падильей командующим вооруженными отрядами. Хирон помог знати окружить Тордесильяс. Осада длилась семьдесят шесть дней, и в ночь с пятого на шестое декабря в город вошли сторонники императора.

Мы с Каталиной ждали грандов во дворе замка.

Одной моей подписи хватило бы, чтобы Карл навсегда потерял власть, но в благодарность за то, что я ее не поставила, сын снова лишил меня свободы. Более того, он вернул Денья и отдал меня на милость прежних мучителей. Чванливые и надменные, как и все окружение Карла, маркизы снова сделались управляющими замком. И терзали меня до самой смерти.

— До самой смерти? — повторила я.

— Хуана умерла двенадцатого апреля тысяча пятьсот пятьдесят пятого года, в Страстную пятницу. Ей было семьдесят шесть лет. С тысяча пятьсот девятого года она томилась в Тордесильясе. Первый маркиз Денья умер. На смену ему пришел его сын, Луис. Но Хуане сказали, что старик просто заболел. Ей вообще перестали говорить правду. Денья на выпускали свою узницу из паутины обмана; они держали ее во тьме, без окон, среди злых и жестоких людей, насмехались над ней и мучили ее без всякой жалости. Она умерла от гангрены, вся в ужасных язвах, но до последней минуты продолжала бороться, не желала принимать причастие и не подпускала к себе священника. После смерти королевы ее дети и забрали все ее вещи. Золотой крест, который ты надевала на Рождество, Хуана никогда не снимала. Это был подарок ее сына Фердинанда, единственный бескорыстный дар, полученный королевой в Тордесильясе. И что же сделал наш Карл, прекрасно осведомленный о том, какие чувства его мать питала к Денья? Отдал им этот крестик. Хуана, должно быть, перевернулась в гробу.

— А ларец? — спросила я. — Какого он был размера? Существует какое-нибудь описание?

— Когда Хуана прибыла в Тордесильяс в тысяча пятьсот девятом году, все ее имущество было старательно пересчитано. За девять дней до ее смерти Денья снова все пересчитали. За десятилетия, проведенные Хуаной в Тордесильясе, ее сокровищ сильно поубавилось. Первым, кто забрал себе немало золота и серебра, был ее отец. Мои предки, в свою очередь, загребали чужое добро большой ложкой. Поживился за счет материнских драгоценностей и Карл, якобы чтобы собрать приданое своей сестре Каталине, обещанной в жены португальскому королю. Только представь, Лусия, пока мать спала, сын приказал вытащить из ее покоев все ларцы и сундуки. Чтобы королева не догадалась, что сундуки опустели, их наполнили камнями. Но Хуана догадалась. Она приказала открыть ларцы и увидела вместо сокровищ булыжники. Она не стала обвинять слуг, сообразив, кто стоит за этой кражей, и пожелала, чтобы драгоценности пошли ее детям впрок. Вот пример бесстыдства сына и поистине королевского поступка матери. Пристыженный, Карл распорядился, чтобы сокровищницы королевы больше не трогали, и этот приказ оставался в силе целый год. Потом из Тордесильяса снова начали пропадать вещи. Всякий раз, когда император навещал свою мать, а это происходило очень редко, он забирал себе изрядное количество безделушек, которые казались ему ценными или могли понравиться его жене Изабелле. Однако наш ларец пропал из покоев Хуаны через восемь дней после ее смерти. Он был небольшой, квадратный, фламандской работы, инкрустированный розовой эмалью, с золотым замком. Сохранились свидетельства прачки Хуаны Каталины Круглой, ее сестер, Марины, доньи Франсиски де Альбы и других королевских слуг о том, что Хуана ревниво оберегала ларец и никому не показывала его содержимое. Говорили, что, когда она собиралась его открыть, фрейлины и служанки должны были отворачиваться.

— Она боялась, что у нее похитят самое дорогое, последнее, что осталось, — заметила я. — Почему ты думаешь, что в ларце хранились бумаги, написанные ее рукой?