Огонь и вода - Салма Кальк

как будто и не было этой дурной недели. Но неделя была, поэтому, наверное, нужно говорить с осторожностью, и делать всё с осторожностью, потому что она ведь точно не сказала, что её подкосило на вечеринке в Крокодилах. А надо бы об этом знать. Пусть скажет, и скажет, как есть. Но не прямо сейчас, конечно.

- Ты… давно знаешь этого врача?

- Давно, - кивнул Рыжий. – Мы служили вместе.

- Он был… военным врачом?

- Знаешь, его отец – боевой маг, а матушка у него – целительница. И ему достались оба этих дара, - вот, хорошо, лучше говорить про Луиса, чем думать всякое. – Его родители учились где-то там, у себя, а он, знаешь ли, из-за океана, из Другого света. Его отец – начальник полиции небольшого городка, а матушка возглавляет тамошнюю же единственную больницу, оба там знамениты и уважаемы, как я понимаю. А для своего сына они захотели чего-то другого, и в здешний колледж при академии он попал лет в пятнадцать, посодействовали друзья друзей его отца. Мы с ним познакомились в академии, он учился-то на целительском, конечно, а боевые дисциплины ему назначали дополнительно, потому что там тоже силы немеряно. И как он всё это в себя вместил в срок обучения – я не знаю, ну да он крут, справился. Но в Легион его позвали буквально в день нашего выпуска, без всяких собеседований и вступительных испытаний. Это мне, скажем, пришлось подавать прошение о допуске к тем самым испытаниям, и прикладывать диплом академии, и потом все те испытания проходить – и просто по физподготовке, и по магии, и по всякой общеобразовательной ерунде. А его так взяли, представляешь?

- Представляю, что он должен быть хорошим специалистом.

- Правильно, так и есть. И меня он латал не раз, и я его как-то из неприятной ситуации на горбу вытащил. Я доверяю ему свою жизнь, - сказал Рыжий, глядя в пол.

Воспоминания такие воспоминания… приходят и не спрашиваются.

Катрин сжала его руку, это было уже что-то. Вроде носом ещё немного хлюпает, но уже не ревёт. О, достала зеркало и платок, значит, немного успокоилась. Уже хорошо.

- Почему… Почему ты взялся всё это сегодня для нас делать? – и смотрит так сурово, что хоть беги и прячься.

Но он только сильнее обхватил её.

- Потому что, Катрин, я что хочешь готов для тебя сделать. И что надо. И мои возможности иногда оказываются очень кстати, как выясняется. Знаешь, я бы лучше помогал в чём-нибудь более безобидном. Но кто ж может подумать, что сын Луи де Рогана свяжется с мошенниками и попадёт в подвал, а его же дочь перевернётся на мотоцикле? И что его самая старшая дочь почему-то не станет обращаться к нему за помощью.

- Если честно – он бы помог устроить Анриетту сюда, но у него нет твоих здешних знакомств, он просто вип-клиент. И… нам всем проще, когда он не знает, что случается в нашей жизни. Он узнаёт, но уже постфактум.

- А если бы узнал в процессе, что бы было?

- Много бесполезных и бессмысленных нравоучений, Поэтому я расскажу ему, конечно, но когда уже мы узнаем, что Анриетту прооперировали, и прогноз благоприятный.

Нравоучения – не требование всё бросить и ехать домой. Но с требованием проще порвать. Впрочем, с нравоучениями та же Анриетта тоже порвала, и Жиль порвал. А та же Фина пытается как-то соответствовать требованиям, хоть это в её случае и невозможно, как казалось сейчас Рыжему.

Он взял холодные ладони Катрин в свои.

- Всё будет хорошо, веришь? И знаешь… возвращайся, Фиалочка. Без тебя очень плохо. И ты даже поговорить не хочешь.

- Я… я не знаю, о чём говорить.

- Ты же почему-то убежала в субботу ночью. Ни слова не сказала, на вызовы не отвечала. Может быть, всё не так плохо, как тебе показалось?

Она некоторое время собиралась с мыслями, потом сказала:

- Мне показалось, что всё очень плохо. Потому что я не хочу делить тебя с другими и стоять в очереди, чтобы получить доступ к фрагменту.

- А я тебе такого непотребства и не предлагаю, - покачал головой Рыжий. -  Понимаешь, у всех нас была какая-то жизнь, раньше. Моя – вот такая, буйная и шумная. Но для меня и моих друзей – абсолютно безобидная, и даже полезная. Наверное, я был дурак в том плане, что не рассказывал тебе обо всех тех, кто там был, или рассказывал, но недостаточно. Понимаешь, у нас много общих воспоминаний, из таких, что не забываются никогда. Мы прошли вместе через многое. Но сейчас у меня совсем другая жизнь. И я очень хочу, чтобы в этой другой жизни была ты.

- А как же… все те, кто по старой памяти?

- Они и есть по старой памяти. У нас с ними было неплохое прошлое, но в моём настоящем они возникают хорошо, если раз в несколько месяцев, такие вечеринки редки, а просто так мы встречаемся ещё реже. Поэтому… нет, Катрин, твоему месту в моём сердце ничего не угрожает. Кроме твоего собственного желания.

А сам сидел и думал – господи, что я вообще говорю! Кому она нужна, эта пафосная чушь про место в сердце или что там, уж точно не такой упорядоченной и логичной, как Фиалочка, у которой всё чётко и как бы не по договору.

- Правда, да? – спросила она, и так жалобно это прозвучало, что он не удержался и ткнулся носом в её макушку.

Как Серый приходит, и перед тем, как забраться на колени, тыкается мокрым носом куда-нибудь. И мордой трётся. Рыжий испытывал неодолимое желание потереться мордой. Обо что получится.

- Там же, дома, твои вещи везде. Я когда смотрю – мне хочется башку об стену разбить, потому что они напоминают о том, как было круто, и как стало отвратительно.

Она прижалась щекой к его груди, где-то там, где сердце, прикрыла глаза, и у неё снова потекли слёзы. Да что за чёрт-то!

- Не плачь, Фиалочка, пожалуйста. Лучше говори – всё, как есть. Ругай меня, только рассказывай, за что. Но не уходи. И не молчи. Если говорить, то решим. Если тебе нужно, чтобы решили, конечно.

Она же сказала, что не хочет его делить! Значит, есть шанс, что нужно.

Пришёл Жиль, отчитался, что машина на парковке, отдал ключи. Пришла Джесс, рассказала,