Главный бой - Юрий Никитин

— Кышатич… ты… Ты же ударил нечестно!

Великан прорычал с глухой злостью:

— Знаю. Но я не мог… не мог отдать ее тебе!

Зарей перевернулся на живот, с трудом поднялся на одноколено. Взгляд упал на ближайший пень. Сцепив зубы, он встал и, стоя на однойноге, запрыгал с топором в руке и щитом в другой к этому пню. Кровь хлестала изотрубленной ноги, оставляя следом кровавую дорожку.

Кышатич потемнел. Зарей оперся обрубком на пень, навалился ссилой, пережимая рану. Всегда румяное лицо стало бледным и страшным. Подглазами проступила жуткая синева.

— Продолжаем бой, — сказал он хрипло. —Продолжаем!

Кышатич просипел тяжело:

— Ты уже мертв.

Зарей сказал хрипло и яростно:

— Я жив!.. И называю тебя дважды трусом!.. Первый раз,когда ты ударил по ногам. Второй раз, когда устрашился сражаться с одноногим!

Кышатич ответил таким же сиплым, прерывающимся голосом:

— Я уже убил тебя… Зачем мне рисковать?..

Но тело его уже качнулось вперед, руки с трудом поднялитяжелый щит и топор. Зарей оскалил зубы, его окровавленный обрубок как будтоврос в пень, а руки тоже подняли щит и топор.

Металлический лязг пронесся над лесом, потом еще удары, еще.И еще. Вороны, покружив над поляной, начали рассаживаться вокруг на ветках.Круглые глаза блестели, а когти сжимали ветки так, словно уже драли когтямилица павших богатырей.

Зарей пошатнулся от удара. Обрубок на миг оторвался от пня,темная кровь освобожденно хлынула целым потоком. Кышатич ожидал, что противникзавалится на спину, но тот, покачавшись, все же оперся обрубленным коленом впень, прямо в кровавую лужу. Голос донесся слабо, хрипло:

— Все… Ты победил.

Рука с топором опустилась. Сам он был бледен как полотно,лицо осунулось. Под глазами набухли мешки, словно из налитого жизнью молодогобогатыря он разом превратился в изнуренного волхва.

Кышатич сам качался от усталости. Из него вырвалось:

— Ты дрался храбро…

— Но теперь я умираю, — ответил Зарей хрипло. Онпопытался сглотнуть, провел языком по пересохшим губам, попросилнеожиданно: — Дай напиться…

Кышатич оглянулся, ручей всего в десятке шагов, но спусккрут и каменист. Зарей все еще стоял, кровь бежит из ноги медленнее, застываеттемно-красной кашей, обрубок торчит из нее, словно из вязкой глины.

— Хорошо, — ответил Кышатич и сам удивилсясебе. — Я принесу…

Пальцы с облегчением выпустили топор и щит, а когда онподнимал руки к голове, ему показалось, что поднимает бревна. Негнущиеся пальцысняли шлем, едва удержал в руках. Повернувшись спиной к противнику, онотправился к ручью, сердце бешено колотилось, пот заливал глаза. Однако жизньвозвращалась с каждым шагом, а когда спустился и зачерпывал воду, в руки ужевернулась былая сила.

Он сполоснул шлем, вымывая остатки пота, зачерпнул воды ссередины потока, чтоб чище, выбрался наверх, держа шлем обеими руками, стараясьне расплескать ни капли.

Зарей стоял, опустив голову на грудь. Руки бессильно повисливдоль туловища. Кышатич даже подумал на миг, что Зарей умер, герои могутумирать стоя и так оставаться, нагоняя ужас на врагов. Когда Кышатичприблизился, Зарей с трудом поднял голову. Кышатичу даже почудилось, чтоскрипят застывающие в смертном холоде мышцы.

Взгляд его поймал прозрачную воду. Кышатич бережно протянулшлем. Сердце его стучало гулко, руки начали вздрагивать, вода чуть плеснулачерез край и потекла по мокрым пальцам в рукав, уже темный от воды и от крови.

— Пей, — сказал он тихо и виновато.

Он старался не смотреть в глаза умирающему, которого сразил…не совсем честно, потому не заметил вовремя, как пальцы Зарея, что бессильновисели вблизи рукояти топора, быстро коснулись ее.

— Умри! — выдохнул Зарей.

Кышатич отшатнулся, выронил шлем. Тяжелое зазубренное лезвиеударило его в левую половину лба. Кышатич упал на спину, кровь заливала лицо. Вголове стоял грохот, а дикая боль сотрясала всего до кончиков ногтей.

Инстинктивно он перекатился в сторону, кое-как стер кровь изглаз. Зарей по-прежнему стоял обрубком на пне. Вместо глаз теперь были темныепещеры, лицо превратилось в череп, туго обтянутый кожей, а обескровленные губыизогнулись в злой улыбке.

— Ну… как тебе?

Кышатич прокричал сквозь грохот в черепе:

— Ты обманул меня!.. Ты ведь… витязь! Как ты мог?..

— Я тоже не хочу отдавать ее тебе, — ответилЗарей. — Ты не будешь трогать ее нежное тело…

Дикая боль сотрясала Кышатича. В голове грохотали камни,рушился лес, а вдобавок почудился и шум могучего водопада. Попытался зажатьрану ладонью, но ладонь отшвырнуло напором хлещущей из разрубленной головытугой струей горячей крови.

— Не будет тебе прощения!.. — сказал он струдом. — И в дружину Перуна не попадешь…

Зарей ответил мертвым голосом:

— Мы оба не попадем.

Он качнулся, завалился навзничь. Губы застыли в улыбке,серые глаза недвижимо уставились в такое же серое, подернутое дымкой небо.

Перед глазами Кышатича стояла красная пелена, но грохот вголове постепенно затихал. Красная пелена сменилась багровой, та потемнела, онощутил, как тонет в этой черноте.

Кровь из страшной раны уже вытекала тоненькой жидкойструйкой. Такие же серые, как у Зарея, глаза невидяще всматривались в небо, гдеславные богатыри пируют в небесном тереме Перуна.

А может, проползла последняя угасающая мысль, даже лучше,что погибли. Как жить с женщиной, которую завоевал нечестно? Как жить, всевремя помня, что друга убил… нечестно?

Ветки качнулись и зашумели, когда вороны с радостнымкарканьем поспешно полетели на поляну, спеша первыми успеть выклевать глаза.

Всю ночь с той стороны городских стен стонали тяжелогруженные телеги, ревел скот, ржали кони. С утра Владимир заметил, чтопеченежского войска словно бы прибавилось вдвое. Среди прибывших он отметилпестро одетых смуглых воинов горных племен, жителей приморских степей востроконечных клобуках, а также множество отрядов из рослых всадников сдлинными золотыми волосами. Это тоже степняки, тоже печенеги, хотя кто знает,кем они были по крови, эти загадочные здоровяки, больше похожие на мурманов,что к коням и близко не подходят, даже запрягать не умеют…

От рева скота гудит и дрожит воздух. Все это войско надокормить, а запасы из окрестных сел успели свезти за киевские стены, угналискот, забрали даже гусей, кур и уток. Десятки отрядов носились вокруг Киева, ноопасались углубляться в дремучие леса, а оттуда охочие люди уже нападали насмельчаков, убивали, грабили и уводили в добычу низкорослых степняцких лошадок.