Инженю, или В тихом омуте - Ольга Ланская

Это была лесть — Вика вряд ли могла вызвать желание к ней пристать. Разве что у слепого, или извращенца, или закомплексованного онаниста. И хотя та забывала об этом с Мариной, сейчас, кажется вспомнила. Снова скривившись и отчаянно замотав головой.

— Ну пожалуйста — разве ты мне не веришь? У тебя такое тело, ты такая приятная… Да любой мужчина был бы рад. И не смей мне говорить, что все от того, что у тебя давно не было обычного секса.

Вика все мотала головой — она уже потом поняла, что Вика переживала вовсе не из-за того, что не нравится мужчинам. А из-за того, что решила, что ей, Марине, жутко захотелось мужчину, потому как Вика ее не удовлетворяет. Но она все еще ничего не поняла. И потому произнесла заговорщически:

— Знаешь, у меня даже был такой план… Представь — мы с тобой одеваемся, идем в бар, к нам, естественно, пристают, а мы выбираем того, кто нам больше понравится, и берем его с собой, и делаем это втроем…

Викины глаза вдруг расширились, словно надумали вылезти из орбит, и она поняла, что сказала не то, судорожно пытаясь исправить сказанное.

— Ты же понимаешь — просто используем его, чтобы лучше почувствовать друг друга. Он лежит, а мы на нем, ты внизу, а я на лице. И смотрим друг на друга, и… и даже будет лучше, если я просто буду смотреть, как ты делаешь с ним это — мне будет приятно, если это будет приятно тебе, честно…

Потом была истерика. Долгая, шумная, слезливая. С обвинениями в неуважении и в, так сказать, неоценении, и в нелюбви, конечно, и в намерении изменить — и вообще во всем. С довольно неприятными упреками, которых она не заслуживала — потому что, несмотря на свои бездушность и бесчувственность, относилась к Вике так, как ни к кому другому. И к тому же не просила о себе заботиться и ничего для себя делать, и любить себя тоже не просила, равно как и многое другое. Но разумеется, не стала говорить об этом вслух, гладя по голове и успокаивая сотрясающееся в рыданиях худосочное тело.

С этого все и началось. И хватило еще дней пяти, чтобы она сказала себе, что с этим пора кончать — с жизнью у Вики в смысле. Потому что она не хочет быть ничьей собственностью. Потому что она все же предпочитает мужчин. Потому что в жизни есть более интересные занятия, чем сидение в чужой квартире. И она ушла — подгадав уход под символичную дату, под первое марта, и тихо удалившись в Викино отсутствие в первый день весны.

Естественно, потом было еще много всего — звонки с извинениями и обидами, и признаниями в любви, и мольбами вернуться, встречи и расставания, непродолжительные отрезки совместной жизни с неизменными разбеганиями. Последнее из которых имело место примерно три месяца назад — когда она окончательно поняла, что очередная попытка жить вместе, разумеется, предпринятая по инициативе Вики, и разумеется, Викой же испорченная, не удалась. И никогда уже не удастся.

Три года знакомства — столько всего было, что и не вспомнишь. Но одно оставалось неизменным — Викина любовь. Порой трогающая за живое, теплая и приятная — чаще навязчивая, утомительная, надоедливая. Настолько, что даже сейчас, после того, что произошло совсем недавно в тихой роще неподалеку от оживленного шоссе и центра города, она не могла четко ответить на пришедший ей в голову вопрос. Вопрос, было бы лучше, если бы она не ушла в тот первый раз от Вики, и они бы до сих пор были вместе, и с ней никогда не произошло бы того, что произошло какой-то час назад, — или все-таки лучше, что все сложилось так, как сложилось?..

— …А вот и я! — Вика, словно почувствовавшая, что о ней думают, заглянула в ванную, улыбаясь счастливо. — Все готово — сейчас вымою тебя и вытру, и за стол. А потом — спать…

Она изобразила на лице раздумья. Конечно, она собиралась у нее остаться, ведь не было даже сил вылезти самой из ванны, да и домой сейчас не хотелось, и еще надо было кое о чем спросить Вику — но свод правил общения с Викой требовал вести себя именно так.

— Никаких разговоров — разумеется, останешься. Лучше на все выходные. Сегодня пятница — вот хотя бы до вечера воскресенья тебе надо пожить у меня. — Викин голос звучал командно, но под повелительностью чувствовалась и неуверенность, и робкая надежда. — И пожалуйста, не бойся — я не буду тебе надоедать. Я все знаю, что происходит, я ведь газеты читаю и телевизор смотрю. Ты, наверное, не представляешь даже, сколько газет твою историю перепечатали, — а я со всех статей ксерокс сделала, все на работе у меня. Да не в этом дело — просто я знаю, что тебе плохо. Но приставать к тебе не буду. Будет желание — расскажешь сама. Не будет — значит, не будет. И все — не хочу об этом больше…

Она не сомневалась, что Вика хочет — хочет говорить на эту тему, долго и эмоционально, всю ночь. Но она боится, что Марина уйдет, и потому сдерживается, хотя это дается ей очень нелегко. В принципе ей не стоило говорить даже то, что она только что сказала, — но с другой стороны, она сама дала повод задать очень важный вопрос. Ради которого, в общем, Марина и была здесь.

— Милая, я так благодарна тебе за понимание, — произнесла тихо и устало, протягивая руку к столику, указывая на пачку «Собрания», через секунду затягиваясь услужливо прикуренной сигаретой. — Я знаю, что ты за меня волновалась. Но я тебе специально не звонила, потому что… Потому что то, что ты читала — я не знаю, кто там и что и как перепечатывает, но в любом случае это не совсем и даже далеко не все. А на самом деле все очень плохо — очень-очень…

Вика ойкнула, забыв уже о благих намерениях ни во что не лезть, расширяя глаза, пододвигаясь ближе.

— Может, я могу тебе помочь? Я не навязываюсь — но если… Хочешь, с нашим начальником службы безопасности поговорю? Он мужик нормальный, прямо домой ему позвоню, да хоть сейчас… А хочешь, я тебя спрячу у себя — а сама к тебе съезжу, прямо сейчас, и привезу все, что тебе надо? А может, тебе уехать — у нас же свое турагентство, для своих любую визу со скидками и в кратчайшие сроки…

— О, это было бы прекрасно, — протянула негромко, прикрывая глаза. — Ты не поверишь, как я хотела бы уехать — прямо сейчас, надолго, куда угодно… Но…

— Никаких «но» — тебе надо уехать, поверь мне. — Вика, обрадованная тем, что может помочь, снова начала диктовать, но сейчас это было нестрашно. — Тебе тут нельзя, это же ужас, во что ты попала, — конечно, надо уехать. Может, во Францию — я там была, помнишь, мы там с банком одним работаем крупным, я в их отделение ездила в Марсель на стажировку. Город прекрасный, море, Лазурный берег рядом. И я там знаю все, и могу позвонить, чтобы встретили и помогли, и… Там так здорово — город большой, а тихий, и море, и ресторанчики такие уютные, вино твое любимое, и кухня тоже… Наши визу за один день ставят — пятьсот долларов берут, но я решу, не твоя забота. Прямо в среду и улетишь. А там, может, и я смогу вырваться хоть на неделю — вряд ли, но постараюсь. Ну пожалуйста, Марин, — ты не представляешь, как там здорово. А если у меня получится…

Она не отвечала, она смотрела перед собой, серьезно и печально смотрела. И усмехнулась грустно — наталкивая Вику на вопрос, который та еще не задала, хотя пора было б догадаться.