Инженю, или В тихом омуте - Ольга Ланская

Ей поначалу даже нравилось так жить. Немного смущало, что она живет за чужой счет, — но зато она не брала у Вики денег. У нее было немного, родители подкидывали, тайком друг от друга, прося не говорить один другому. Конечно, этого хватало только на мелкие расходы — купить что-нибудь вкусное, пару колготок, что-то в таком роде. Но с другой стороны, тогда у нее не было дорогостоящих привычек, и дорогих вещей никто никогда не покупал, разве что мать отдавала что-то хорошее из привезенного когда-то из загранкомандировок отцом. То дубленку, то шубку, то туфли, то сапоги — и она вполне довольствовалось этим, только подкупала любимые тогда лосины и обтягивающие водолазки. И когда Вика потащила ее в бутик на Ленинский, заявив, что хочет сделать ей подарок по поводу начала совместной жизни, она долго отказывалась от всего. С трудом согласившись на длинное черное платье от Москино — и только когда Вика сказала, что всерьез обидится. И то испытывала долго еще неловкость, потому что платье даже с учетом распродажных цен обошлось чуть ли не в пятьсот долларов.

В общем, все было хорошо и интересно и весело. Она даже думала иногда, что, наверное, не случайно впервые попробовала это с девушкой, а не с молодым человеком, — и два первых года своей сексуальной жизни занималась исключительно лесбийской любовью. Но даже лишившись девственности и все чаще общаясь с мужчинами, ощущала свою бисексуальность. И никогда не упускала шанса оказаться в постели с женщиной. Просто мужчин, с которыми она делала это и с которыми можно было это сделать, становилось все больше — а женщин, с кем можно было бы заняться сексом, всегда было мало. Да и, в общем, не те они были.

А теперь, похоже, появилась именно та. Та, которой совершенно не хотелось мужчин, а хотелось только ее, Марину, — и она, Марина, забыла о мужчинах как минимум на время, но возможно, навсегда. Тем более что взращенная ею лесбиянка Вика становилась все более страстной и ненасытной и искусной — и делала все именно так, как хотелось того Марине, и так долго, как ей хотелось. И пусть оргазмы были неглубокими — не сильнее, чем от мастурбации, а порой даже слабее, — но их было много. И она засыпала полностью удовлетворенной — а проснувшись, гладила себя, вспоминая минувшую ночь, думая о тех ночах, которые впереди.

Ту зиму можно было назвать самой настоящей лесбийской идиллией. Вика была не просто влюблена, но еще и фантастически внимательна и заботлива, и, уходя на работу, всякий раз оставляла нежную записку — в которой, кроме нежностей, еще и сообщалось, что ей обязательно надо позавтракать, потому что одноразовое питание вредно, и желательно поменьше курить, и обязательно вспоминать ту, кто думает о ней. И Вика звонила ей из своего банка раз по десять в день, и все время говорила комплименты, и восхищалась ее телом.

А она, никого не любившая, абсолютно бездушная тварь, испытывала странное чувство, читая утром очередную Викину записку — написанную словно любящей матерью любимой дочери, в шутливо-приказном тоне, — и говорила себе, что ни один мужчина на такое не способен. А когда она гуляла и к ней приставали на улице — а это случалось каждый день и зачастую по несколько раз, — могла пойти с желающим познакомиться куда-нибудь, даже если он был приятной внешности и звал не в кино или гости, а в бар или ресторан. Но когда он становился настойчив, сообщала ему доверительно, что она лесбиянка, — с удовольствием наблюдая за удивленно-сожалеющим выражением лица.

Они были разные, и им не о чем было даже говорить. Вика была серьезной и целеустремленной, а она — пустой гедонисткой, интересующейся только удовольствиями и своей внешностью. Вика умудрялась читать газеты, и смотреть новости по телевизору, и еще изучать всякие специальные книги — а она смотрела только старые американские фильмы и ничего не читала, разве что листала цветные толстые журналы, причем любые, главное, чтобы картинок побольше.

Но тем не менее у них находились общие темы — предстоящий ремонт, в частности, на который Вика копила деньги, планируя летом превратить старенькую квартиру в суперсовременное жилище. И они в выходные мотались по магазинам, присматривая мебель и краску, шторы и люстры, ванную и обои. И Марина настолько вошла во вкус, что в Викино отсутствие начала разрабатывать самые настоящие проекты нового жилья, и рисовала что-то, и обдумывала сочетания цветов и красок и стилей. И благоговейно прислушивавшаяся к ней Вика даже говорила, что ей надо закончить курсы дизайнеров и фирму свою открыть, при том же банке, может быть.

Но на самом деле Вике абсолютно не нужна была Маринина самостоятельность — она ее боялась. Веря, что только зависимость может быть гарантией взаимной любви. Но это выяснилось позже, уже после разрыва. Самого первого их разрыва — и последнего, по сути. Потому что после него они сходились еще не раз — но Марина заранее знала, что это ненадолго, потому что лично для нее длительная связь с Викой была невозможна, первого опыта ей вполне хватило. Да и Вика наверняка знала, что теперь между ними возможно только что-то временное, — просто всякий раз предпочитала слепо мечтать об обратном.

Как ни странно, разрыва ничто не предвещало. И возможно, его могло бы и не быть. А возможно, он должен был произойти намного раньше. Но как бы там ни было, они целых три месяца прожили вместе — солидный, на ее взгляд, стаж даже для разнополого брака. И наверное, они обе обманывали себя, внушали себе, что такая идиллия может длиться вечно. По крайней мере лично ей к концу этих трех месяцев казалось, что ближе Вики у нее никого не было, нет и не будет. Может, потому, что в тот момент старые знакомые надоели, а новых не прибавлялось, коль скоро она отказывалась знакомиться с мужчинами. А к тому же была зима, а зимой женщины реже привлекают мужские взгляды в связи с обилием одежды. И еще зимой ценятся домашнее тепло и уют — особенно если это дом, в котором живешь отдельно от родителей.

В общем, все было прекрасно, и все обещало быть еще прекраснее. Вика даже постоянно шутила, что им надо слетать в Голландию или в Штаты, в Сан-Франциско, и пожениться, поскольку там регистрируют однополые браки, — шутила так часто, что шутка перестала быть таковой. Но она не возражала — ей самой эта идея представлялась интересной. Ей казалось, что такой брак был бы жутко оригинальным и выделял бы ее из толпы еще сильнее, чем ее внешность. То есть делал бы ее такой, какой она всегда хотела быть, — максимально отличной от других. И когда Вика в один прекрасный день вдруг завела в постели разговор о том, что их банк, кроме кучи разных фирм, создал еще и турагентство, и можно было бы летом слетать с огромными скидками в Штаты, в Калифорнию, там, говорят, ужасно красиво, она громко восхитилась. Поняв по слишком безразличному тону Вики, о чем именно идет речь.

Так что не исключено, что они и вправду туда слетали бы — и даже при определенной доле настойчивости и везения зарегистрировали бы свои отношения. Ей жутко нравилась идея, с каждым днем все больше, — хотя она, естественно, не задумывалась, что эта идея подразумевает, кроме регистрации брака. И когда Вика слишком безразлично спросила ее, могла бы она прожить всю жизнь с любящей ее женщиной, она без раздумий выдала свое коронное «О да!». Ей ни к чему было задумываться — словосочетания типа «всю жизнь» не производили на нее впечатления. Она всегда была слишком легкомысленна. И еще она верила, что суть брака в том, чтобы жить с одним человеком, но ему изменять, — так что какие, собственно, проблемы?