Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Спускаться пришлось на ощупь: никому и в голову неприходило освещать черную лестницу в полуэлитном доме. Между третьим и вторымэтажами я едва не вывихнула себе лодыжку.
А между вторым и первым…
Между вторым и первым этажами чьи-то железные пальцы сдавилимне горло.
…Прежде чем уйти из жизни под сомнительным лозунгом «легавымотомстят родные дети», я крупно пожалела о тех трехстах долларах, которые Монтидала мне на мелкие расходы. И о своей загубленной юности. И о высших учебныхзаведениях, которых никогда не кончала. И об экспериментальном креме от морщин,который так и не вымазала до конца. И о штате Айдахо, в который уж точноникогда не попаду… При чем здесь штат Айдахо, я сообразить не успела. А такжене успела увидеть длинный белый коридор, натертый мастикой пол чистилища ибоженьку, который в свое время не выдал мне мозгов…
Пальцы слегка разжались, и я заглотнула порцию затхлоговоздуха.
Понятно. Убивать меня не будут. Во всяком случае, сейчас.Но…
— Предупреждаю, — сдавленным шепотом сказалаЯ. — У меня СПИД, молочница и недолеченный трихомоноз…
— Тэрэ-тэрэ, — ответили на мое программноезаявление пациентки анонимного венерологического кабинета.
Проклятье, и здесь эстонский!..
Голос, произнесший приветствие, показался мне знакомым. Ипока я прикидывала, где бы могла его слышать, меня стащили по ступенькам, зашиворот выволокли в колодец двора и сунули в драный «Опель», уткнувшийся носомв мусорные баки.
Через тридцать секунд «Опель» уже шел на таран: он опрокинулбак, едва не задавил кошку, сломал куст сирени и вырвался на сонный просторДвенадцатой линии. А затем помчался по направлению к Смоленскому кладбищу.
Перспектива оказаться в одной могиле с какой-нибудь мещанкойТряпкиной, скончавшейся в каком-нибудь 1893 году, меня не прельщала, и я началасудорожно открывать дверцу. Результатом моих титанических усилий сталаоторванная ручка: «Опель» был той еще развалюхой.
— Сиди тихо. — Определенно, я слышала этот голос!
Стараясь не злить его обладателя, я повернула голову.
Рейно!
Черт возьми, алчный белобрысый фотограф с «КоролевыРеджины», выудивший из меня две тысячи долларов! Но что он делает здесь, вПитере, — ведь его корабль уже давно покинул Питер и наверняка успелзабыть о существовании чахлой Северной Пальмиры.
— Я не понимаю…
— Сиди тихо, — снова повторил Рейно.
Но сидеть тихо, когда тебя везут к обветшавшему кладбищу, непредставлялось никакой возможности, и я снова начала ныть:
— Выпустите меня сейчас же! Я не понимаю, чтопроисходит!..
Рейно резко затормозил, бросил руль и повернулся ко мне. Всета же ямочка на подбородке, все те же наглые, похожие на объектив «Никона»глаза. Как будто и не расставались, честное слово, как будто так и просиделивсе это время в номере 217 на «Королеве Реджине»!
Рейно приблизил ко мне подбородок и сказал:
— Олев Киви.
Ну, конечно, это все объясняло. Когда-то я тоже произнеслаэти слова и поймала фотографа на крючок. Теперь уже на крючке трепыхалась ясама. Так что лучше заткнуться, а то и губу порвать недолго.
Впрочем, до вожделенных смоленских могил мы не доехали.Рейно остановил задрыгу-«опелек» на ближайшем к Смоленке углу, у захудалогоночника «Eesti». Эстонским в этом магазинчике было только название. Но именноэто скорее всего и вдохновляло Рейно.
— Может, сразу к консульству? — неудачно пошутилая.
— Может, сразу в прокуратуру? — неудачно пошутилон. На вполне сносном русском. Я прикусила язык.
— Поговорим об Олеве Киви. — Рейно вытащил из-за пазухиузкий нож, оценивающе посмотрел на него, потом на меня и… И принялся ковырятьсяим в зубах.
— Вы же сказали, что больше не возьметесь за егодела, — вовремя вспомнила я случайно обороненную фотографом фразу.
— Это правда. Я бы и не взялся, если бы Олев был жив.Но он мертв. Вы знали об этом, когда пришли ко мне.
Чертов Рейно закончил ковыряться в зубах и приставил узкоелезвие к моему подбородку.
— Выкладывайте.
— Что именно? — удивительно, но лезвие почти немешало мне говорить.
— Зачем вы это сделали?
— Что именно?
— Зачем вы убили Олева Киви?
Странное дело, в его голосе не было никакой страсти,никакого гнева, — всего лишь самое обыкновенное и даже несколько ленивоелюбопытство. В таком раскладе нож в руках Рейно превращался в самуюобыкновенную зубочистку, и я даже воспрянула духом.
— Я не убивала Олева Киви, — с максимальнымдостоинством произнесла я, и Рейно радостно хихикнул.
— Бросьте. Я увидел вашу физиономию по телевизору черезполчаса после того, как расстался с вами. Общего, конечно, мало, но…
— Но вы ведь фотограф, — подсказала я Рейно.
— Я не фотограф. Я частный детектив, — раскололсянаконец эстонец.
— А методы у вас как у дешевого мокрушника…
Произнеся эту оскорбительную тираду, я задумалась. Нож рядомс подбородком заставлял мысли двигаться энергичнее: теперь они не заваливалисьдруг на друга, а построились в шеренгу и рассчитались на первый-второй.
— Знаете что, Рейно… У меня есть триста долларов. И яхочу вас нанять. Как частного детектива. Он снова радостно хихикнул:
— За триста долларов я и с постели не встану.
— А те две тысячи? — напомнила я. — Дветысячи, которые я заплатила за фотографии… Это были мои личные деньги.
— Откуда мне знать? Может быть, это деньги того, кого язаснял… Может быть, он нанял вас убить Олева, а потом выкупить у меня улики.
Теперь уже рассмеялась я: чтение книги «ДЕТЕКТИВНЫЕ ЗАГАДКИ— ОТГАДАЙ САМ!» все-таки не прошло для меня бесследно.
— Тогда я попросила бы у вас негативы. Правда? И непозволила тыкать себе в лицо каким-то сомнительным шампуром.
Рейно нехотя отвел нож, предназначенный скорее для чисткирыбы, чем для убийства. Он согласился с моими доводами.
— Меня зовут Варвара. Варя, — я попыталасьзакрепить успех.
— Это еще ничего не значит, — философски .заметилРейно. — Убийцу могут звать как угодно. Имя еще никого не спасало отпротивоправных действий.
— Вы никогда не работали в таллинском полицейскомдепартаменте?
— Нет. А что?
— Ничего… Почему вы остались в Питере? Не уплыли навашем красавчике пароходе? Из-за Олева Киви?
— Да, — ответил он с обезоруживающей искренностьюэстонской племенной коровы. — Из-за Олева Киви. И еще из-за фотографий.