Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

оставили. Может, когда-нибудь заберут, но это не к спеху. А тот из грузовиков, который был на ходу, решили временно присоединить к своей колонне. В него, где теперь освободилось место, поместили раненых.

Увечного, колченогого пленного оставили в качестве «языка». Такой, мол, не убежит. Один проводник, ордынец по имени Павел, у них уже был, но пригодится и этот. Чтобы не сговорились, пленных держали раздельно, почти всегда связанными или с мешком на голове. И если Пустырник и Каратист пытались держаться с ними ровно и слишком сильно не ломать — из прагматичных соображений, чтобы получить больше информации, — то остальные относились хуже, чем к собакам.

Кровавый угар прошёл, бойцы «Йети» спешили покинуть место бойни.

Вечером один раненый умер, чуть позже скончался другой, несмотря на все старания их фельдшера. Третий, Лёха Мещеряков, был очень плох, лежал в лихорадке и бредил. Тряска в дороге оказалась ему совсем не полезна. Четвёртый, по имени Степан, родом из Киселёвки, хоть вроде и шёл на поправку, оказался теперь бесполезен — рука его, пробитая пулей калибра 5.45, повисла плетью, и он не мог даже просто поднять ружьё, не то, что стрелять. Это только Колотун с детства даже гвозди умел забивать своей рукой-«варежкой» (по поводу его мутировавшей руки ходило множество скабрезных шуток).

Боли у Степана тоже были сильные, и могло начаться нагноение.

Несмотря на огромный «профицит» в соотношении убитых и погибших, радости не было. План «Ответный визит» начался не с той ноги.

На первом же после боя привале бойцы ворчали — с оглядкой, косясь на Сашку. Костерили всех, начиная с правителя Заринска — Захара Владимировича Богданова. Мол, он не лучше зарытого в землю за измену временного правителя Бергштейна и во всём слушает свою старшую сестру Татьяну Владимировну, которая при жизни их отца отвечала в Заринске за социальные вопросы.

Про неё, кстати, ходили слухи, что якобы лет пять назад она уморила своего мужа. Но всё равно в городе её уважали. Говорили даже, что если бы она родилась правильного пола, то сменила бы отца. Но её угораздило родиться женщиной, а подчиняться бабе, пусть даже очень умной и дочке самого Владимира Богданова… это позор. Даже если она не «чёрная вдова», и муж её Григорий, который занимал пост в заринской милиции, помер сам, действительно подавившись огурцом с похмелья.

Кто-то поругивал самого Богданова-старшего, человека, каждый факт биографии которого превратился в легенду. Хоть и оговорившись, что лучшего всё равно не бывало. Разве что Демьянов Сергей Борисович, но тот слишком рано умер.

Но, по их словам, в последние годы жизни грозный правитель Владимир Первый (хотя он и запрещал так себя звать) был сам не свой, и Сибирская Держава стала для него чем-то вроде личной собственности. На все важные посты он пристраивал не толковых людей, а своих родственников, потому что больше никому не доверял. И в первую очередь думал о создании династии, а не о государстве. Вот такие велись разговоры...

Сашка порадовался, что Прокопа так далеко от Заринска и они жили себе и не знали всех этих «скандалов, интриг и расследований». В их глуши всё было как-то проще и яснее: понятно, кто сволочь, а кто хороший человек. Хотя теперь он стал понимать, что и власть Андрея Данилова была неидеальной… как и любая власть.

Требовалось найти место, где раненым можно будет обеспечить хоть какой-то уход. И где можно остановиться на несколько дней.

Под вечер они въехали в деревеньку, на этот раз живую, со странно уютным названием Кормиловка.

Сибиряков тут встретили прохладно. Хотя омичи были такими же жителями Сибири, но граждане Сибирской Державы эксклюзивно присвоили себе это название, а всех, кто жил западнее или восточнее, считали «неправильными сибиряками». Сашке это казалось смешным и странным. Хотя он понимал, что всё, что в тысяче километров без нормальных дорог, — уже чужая земля, даже если язык там такой же. Но этот «шовинизм» его раздражал.

— Здорово, деревня! — приветствовал местных Пустырник.

— Здоровее видали, — отвечал высокий кряжистый мужик в лохматой шапке, назвавшийся «старшим». — И у нас село, а не деревня.

В голосе его слышалась обида. Мужики все были с бородами-лопатами и напоминали крестьян старой Руси, ещё до советской революции, каких Сашка помнил по картинкам в учебниках.

По размеру это, конечно, была деревенька, где и ста человек не набиралось. Даже старая Прокопа по сравнению с ней выглядела бы мегаполисом.

Приглашать пришельцев к столу никто не собирался, но на их машины и пулемёты косились с уважением, воды принесли в вёдрах, и вёдра почему-то не забрали назад, а оставили, будто подарки гостям. Хотя уж такого добра у экспедиции хватало.

«Старообрядцы, — пробормотал кто-то. — Вон, какие бороды, ни одного бритого. И речь странная. Как будто древняя. И крестятся двумя пальцами, а мы для них нечистые, как мусульмане. Поэтому еду и питьё с нами делить не могут, и в дом приглашать не хотят».

В Державе тоже жили кержаки, почему-то их в процентном отношении много выжило. Да и оборотами «бела берёза», «муха летат», словом «исть» вместо «есть», словечком «вехотка» вместо «мочалка» сибиряков с Алтая и Кузбасса удивить было трудно.

Но эти, похоже, были другого толка, то есть направления. Возможно, когда конец света, который был обещан, всё-таки случился, они долго сидели в лесу и вышли не так давно.

Старший честно признался, что ордынцев видели, но те надолго не задержались. Да тут и нет ничего интересного. Дотягивали свой «возраст дожития» старики и старухи. Детей почти не было, и мало кто мог без труда держать оружие. Даже защиту тут предлагать некому, потому что с местных нечего за неё брать.

Остановились «Йети» в необитаемой части деревни, разбив лагерь. Решили сделать остановку на три дня, Больше нельзя. Зима не ждёт. Если улучшений не будет, придётся оставить раненых здесь.

Пустырник приказал местных не обижать, хотя те смотрели по-волчьи. А ещё приказал Кормиловку незаметно проверить на предмет чего-нибудь подозрительного. Ночью деревню быстренько и аккуратно осмотрели несколько самых способных к маскировке разведчиков, проверив сеновалы, чердаки и погреба, причём командир «Йети» отдельно распорядился, чтобы в дома не заходили и ничего к рукам бойцов не прилипло. Ничего и никого не нашли, а в домах никакого подозрительного движения не заметили.

Хотя местным это бы, конечно, не понравилось. Но они ничего не заподозрили, или просто не подали вида. На ночь были выставлены караулы, в одном из них успел отстоять