Принц из серебра и золота - Вивиана Ипарагирре Де лас Кассас

Его глаза сверлили мои, когда он узнал меня. Готовый наброситься. Готовый вцепиться своими длинными грязными пальцами в мою плоть. От Софии я узнал, что он был метателем ножей среди артистов. Поэтому заранее поручил Тарансу отобрать у него маленькие опасные детали, прежде чем он смог бы воспользоваться ими.

Вот как он выглядел.

Как будто хотел вонзить клинки мне в горло, чтобы я упал на колени у него на глазах.

Я обнаружил медную пластинку над одним из его пальцев. Он уже, должно быть, испытал на себе закон Медного города. Но его это ничему не научило.

Я удивился, что он действительно пришел.

– Ты, – угрожающе прорычал он.

– Я, – вызывающе отреагировал я и встал перед ним.

Таранс схватил его за плечи, когда заметил, что мышцы на его руках начали подергиваться.

– Хайша! – выругался он. Это было похоже на нож, летящий по воздуху. Его ноздри затрепетали.

– Чем обязан честью говорить с принцем города, полного подонков? – Необузданная ярость вылетала из его уст. Я узнал ее по раздутым крыльям его носа и по подрагивающим губам. Он хотел разорвать меня на куски, как мне хотелось бы поступить с ним. Но я вспомнил Софию. Ее глаза, когда она говорила о нем.

«Только поэтому ты еще жив, сволочь», – с гневом подумал я и полез в карман за запиской с просьбой, которую София хотела, чтобы выполнил ее друг.

– У меня есть несколько вещей, которые я должен сообщить тебе. – Я остановился и пристально посмотрел в его ядовито-зеленые глаза. – Они прямиком от Софии.

– Я не верю тебе, принц!

– Этого она и боялась, – сказал я, проводя большим пальцем по смятой бумаге. – Поэтому я должен заставить тебя выслушать, Ваше Пустейшество!

В мгновение ока дикий, немытый парень на моих глазах превратился в спокойного, почти прирученного юношу.

– София, – произнес он, словно шепот ветра.

Его глаза стали стеклянными, когда он посмотрел на меня и покачал головой. Нет, он не мог поверить в то, что услышал. Но это было так. Я, принц города, полного подонков, говорил правду.

Возможно, я бы посмеялся над Пустейшеством – детским оскорблением. Но мне было не до смеха, когда я дал ему понять, что мне поручила София.

Что они должны уйти. Далеко отсюда. И никогда не возвращаться.

Не после всего, что произошло.

Я знал, что мой брат намеревался сделать, и я мог снова и снова повторять слова Софии. В его глазах стэндлеры были кучкой варваров. Народом-паразитами и низшими людьми.

Его интересовала только София. Если бы мог, он бы убил каждого из их племени. Но для этого они должны сначала дать ему повод.

Поэтому я послал к ним Таранса. Чтобы предупредить их. Чтобы не дать брату повода причинить им страдания.

Но они не захотели слушать. Я надеялся, что Элиа Леан хотя бы прислушается к словам Софии. Они были их единственным шансом.

– Ты послал солдата? – спросил Элиа после того, как я закончил. – Ты все это устроил.

– Таранс обратил на это мое внимание. Я лишь отдаю приказы, – уточнил я. Недаром Таранс был моей правой рукой. Моей совестью и моим расширенным кругозором. Если бы не его план, я бы уже давно отдал другой приказ. Запереть их всех в темнице, что, к сожалению, ничем бы не помогло.

– И все же мне интересно, почему ты это сделал?

Это был тот же вопрос, что и она задала мне. Тот же вопрос, которого я пытался избежать. Я перечислил ей все, кроме истинной правды. Я надел маску статуи и сжал губы.

Элиа Леан неотрывно смотрел мне в глаза. У него тоже был этот взгляд, который, казалось, пронизывал меня насквозь. После бесконечных секунд он кивнул:

– Потому что ты что-то чувствуешь к ней.

Я не предвидел этот удар, но не показал слабину. Я поднял подбородок еще выше и отвел взгляд.

– Я не буду это комментировать, – командирским тоном ответил я и дал Тарансу понять, что сейчас самое время его увести. Все слова были сказаны. Я выполнил свою задачу.

Но Элиа сопротивлялся, не поднимая рук. Он искал мой взгляд. Проклинал меня своими зелеными глазами.

– Ты что-то чувствуешь к ней, да? А? Ты, подонок!

– Ты должен быть благодарен, стэндлер. Без меня твоя голова уже давно была бы подана на серебряном подносе.

Это только подстегивало Элиа Леана. Его смех стал неудержимым.

– Конечно, ты что-то чувствуешь к ней! – раздраженно воскликнул он. – Не могу в это поверить! Принц и стэндлерка! По твоей вине она здесь? Ты тот мерзавец, который держит ее на цепи?

Я резко подошел к нему и схватил его за воротник. Вызывающе улыбаясь, он смотрел на мою дрожащую руку, сомкнувшуюся вокруг его горячего горла.

– Я здесь, чтобы предупредить семью Софии, понял? Уходите, или я позволю своим солдатам убить каждого из вас.

Он медленно кивнул, но сохранил эту нелепую ухмылку, которая заставила меня побледнеть. Мои пальцы покалывало. Пульсация под ними заставила меня сжать его шею еще крепче. Это заняло бы всего несколько секунд. Тогда его высокомерное лицо стало бы сначала синим, а потом белым.

– Она никогда не сможет полюбить тебя, – хрипло рассмеялся он. – Потому что ее сердце принадлежит ветру. Что бы ты ни делал, принц. Она никогда не полюбит такого, как ты.

Разозлившись, я сжимал его сильнее. Его пальцы легли на мои запястья. Настолько невесомо, что не могли ничего сделать, и все же достаточно сильно, чтобы я понял: мне нужно сжать крепче, чтобы он закрыл свой рот.

– Берегись, стэндлер, – прорычал я, прежде чем наконец отпустить его. Он хватал ртом воздух, провел рукой по саднившему месту и, в конце концов, кивнул.

– Уведи его, – приказал я Тарансу, который даже глазом не моргнул.

Он знал, как убивать. И поэтому знал, что я не планировал серьезно ранить Элиа Леана.

Он жил только потому, что что-то значил для Софии. И потому, что я знал, каково это, когда невинных людей привлекают к ответственности за что-то. Я невольно вспомнил Дариуса Груэлла.

Двенадцать лет. Сын оружейника западного легиона. Родился в Камбру, небольшом городке королевства Купфоа.

Неужели брат стал настолько ужасным человеком?

Всю дорогу назад я думал о словах стэндлера.

И ненавидел себя за то, что он видел меня насквозь, что был прав во всем.

Я вернулся так же, как исчез. Тайно и в темноте. Когда шел по коридору прошлого, свернул на кухню. В поздние часы меня нередко видели сидящим у печи. В месте моего детства. Месте, где я мог уйти от своих должностных обязанностей и побыть нормальным мальчиком.

Отец рано начал благородное воспитание.