Слуги дьявола - Сергей Владич

«Не плачь и не грусти, — говорили ее глаза. — Тело есть клетка для души, а смерть — это просто обретение свободы…» — «Прости меня, — отвечал ей мысленно Герман, — я не виноват, что все так случилось, это все настоятель — он предал тайну исповеди. Я ничего не мог поделать и принимаю этот грех на себя… Я буду молиться день и ночь за спасение твоей души…»

Софи взошла на помост, и ее привязали к столбу. Сам аббат подошел к ней, чтобы причастить перед смертью, но Софи лишь плюнула на распятие и рассмеялась.

— Ведьма! — прокричал настоятель, покидая помост. — Еретичка! Гореть тебе в огне адском!

Солдаты подожгли хворост. Герман был совсем близко и видел, как спокойно было лицо Софи даже в тот момент, когда огонь стал подбираться к ее ногам. Она, очевидно, была готова к встрече с вечностью.

Вдруг Софи повернула к нему голову и отчетливо прокричала сквозь дым и огонь:

— Запомни: сатана действует в мире с тем, чтобы у каждого человека был выбор между добром и злом. Всяк час он карает нечестивых и искушает праведных, но он не всемогущ! Есть один день в году — иудеи называют его Йом Киппур[13], — когда он не властен над людьми. Будь свободным, очисти свой дух, и ты спасешься! Спасешься!

Ее последние слова утонули в треске горящего хвороста и гуле разошедшегося пламени. Герман готов был поклясться, что видел, как белый ангел взлетел над кострищем. Это была душа Софи, первой и единственной женщины в его жизни. Он отвел глаза в сторону, ибо не смог сдержать слез…

Зрелище казни потрясло Германа. Он не помнил, как вернулся к себе в келью. Ему нужно было побыть одному. Он встал на колени перед висящим на стене распятием и начал молиться, как учил сам Иисус в Евангелии от Матфея: «Господи, Отче наш…» Он произносил молитву медленно, вкладывая в каждую строчку всю душу. И впервые в жизни споткнулся…

Что-то не получалось. Герман никак не мог сосредоточиться. Что может быть проще и величественнее, чем «Отче наш»? Неожиданно что-то в этой молитве его обеспокоило.

«Не введи нас во искушение…» Но разве это Господня забота — вводить нас во искушение? Не сатана ли этим помышляет — искушением? Но тогда почему же мы молим Всевышнего не искушать нас? Не потому ли, что Зло, как и Добро, тоже подвластно ему? Ведь нет же Тьмы без Света… Она для того и существует, чтобы вечно возрождался Свет. Разве не об этом говорила Софи? Как странно это все…

Герман поднялся с колен. Ему явно сегодня было не по себе, даже молиться как должно не получалось. В душе возникло беспокойство, какая-то тяжесть, даже страх. И тут он почувствовал чье-то присутствие. В келье вдруг наступил леденящий холод, источник которого находился где-то позади него. Герман медленно обернулся и остолбенел от ужаса. Перед ним на висящем в воздухе кресле сидел и нагло усмехался сам… дьявол. Это было зеленое, с кроваво-красным ртом, длинными рогами, когтистыми четырехпалыми лапами, закутанное в горностаевую шкуру чудовище. Герман замер. Он хотел перекреститься, но руки будто налились свинцом: не то чтобы поднять — даже пошевелить ими не было никакой возможности. От холода и страха его охватила дрожь. Герман прижался спиной к стене кельи и не сводил глаз с нечистого.

— Разве ты не ждал меня? — спросил дьявол с издевкой в голосе. — Ты ведь должен был догадаться, что настанет день, когда я приду за тобой.

— Кто же тебя ждет, — стуча зубами, с трудом вымолвил Герман, — исчадье ада…

— А кого же ты только что просил не ввести тебя во искушение?

— Я Господу нашему возносил святую молитву, а не тебе, нечистый. Что хочешь ты от меня? Оставь меня, проклятый змий!

— Ну, нет, — дьявол покачал головой, — мы теперь всегда будем вместе, ты и я. Особенно после того, как Софи благодаря тебе отправилась в ад. Грех на тебе неискупаемый.

— Нет! Нет! Я не виноват в этом! Это все настоятель! Чего ты хочешь от меня? — снова вскричал Герман. — Я — простой монах, и даже душа моя ничего не стоит… Но если и она тебе понадобилась — забирай, только не мучь…

— Оставь свои стенания, — ответил незваный гость, скорчив презрительную рожу. — Что мне твоя душа? Есть кое-что поинтереснее. Разве не знаешь ты, что демоны и бесы не только за душами охотятся, но и являются носителями ученого знания? Вот возьми какого-нибудь неуча, — принялся рассуждать нечистый, — преобразившегося однажды во врачевателя или там философа-проповедника, и спроси, а как это с ним приключилось? Все очень просто: простецы совсем не вдруг начинают говорить на разных языках, оказываются сведущими в богословских вопросах, медицине и разнообразных природных свойствах, но потому, что одержимы демонами. Я и тебя направлю на этот путь. Ибо истина — это познание зла. Разве ты не этим делом — познанием зла — намереваешься заняться?

— Нет! Я буду писать Библию, там нет тебе места!

— Ну вот, — дьявол покачал головой, — ты невежественен и потому говоришь то, о чем не знаешь. Я — частый гость в Библии. Daemon est Deus inversus, — назидательно произнес он. — Дьявол есть обратная сторона Бога. Как говорили древние: где право, там и лево, где перед, там и изнанка… Так как же ты, служа Богу, хочешь без меня обойтись? Все, решительно все имеет обратную сторону. И потом, ты теперь все равно мой, смертный грешник. Ты ведь так и не раскаялся в своих грехах, не так ли?

Это было, как всегда выходит у дьявола, и не правда, и не ложь, а так — неправдивая правда. Герман-то раскаялся, но в то же время с гневом думал о предательстве тайны исповеди настоятелем и с каждой секундой все больше сожалел о своем решении исповедаться. Однако не мог же он так просто согласиться с дьяволом.

— Нет! — вскричал Герман. — Нет! Триста тридцать три раза — нет! Как бы страшно я ни согрешил, я принадлежу Свету, а ты — Тьме!

— Но ведь написано: «Тот, кто создал Свет, создал и Тьму». Ты пал, и я пал, — сказал на это дьявол, — какая же между нами разница?

— Я упал по случаю, а ты, дьявольское отродье, восстал против Господа и справедливо был низвергнут! — Герман наконец смог поднять руку и перекреститься, но дьявол даже не поморщился.

— Так ты ничего не понял? — Дьявол скорчил гримасу и расхохотался. — Ты до сих пор думаешь, что упал «по случаю»? Так запомни: ветви того дуба прочнее железа и сами по себе никогда не трескаются. Гордыня — вот истинная причина твоего падения. Впрочем, как и моего, — снисходительно заметил он.

Герман почувствовал, как его тело покрылось капельками холодного пота. Гордыня — один из семи смертных грехов… Неужели все это были проделки аспида? Дьявол продолжал хохотать. Раскаты его смеха были оглушительны. «А что, если братья услышат и прибегут сюда?» — мелькнула у монаха мысль.