Кровавый Дунай. Боевые действия в Юго-Восточной Европе. 1944-1945 - Петер Гостони

Об этом организованном «разбойничьем набеге» подробно повествует в своих воспоминаниях, основанных на свидетельстве очевидцев начала 1945 года, посол Швейцарии в Будапеште. Ужасы инфляции также были предсказуемы, поскольку Красная армия присвоила себе право неограниченно печатать венгерские бумажные банкноты и распределяла их среди населения в качестве законного платежного средства.

И все же было бы несправедливо видеть в пребывании Красной армии в Дунайском регионе только отрицательные аспекты. Ставка Верховного Главнокомандования с начала 1944 года готовила наступление Красной армии в Придунавье. Заблаговременно были подготовлены на различных курсах знающие язык офицеры, которые затем назначались комендантами занятых Красной армией городов. Они изучали не только языки, но также и историю и менталитет соответствующей нации, причем были достаточно хорошо подготовлены к предстоящей им миссии, во всяком случае, куда лучше, чем глава британской военной миссии в Венгрии, генерал-майор О.П. Эджкамб, который, будучи направлен в начале 1945 года в Венгрию, должен был в первую очередь взять в руки карту страны, поскольку, как он сказал, «я никогда там не был и не представляю точно, где проходят ее границы». Русские коменданты городов, без сомнения, внесли значительный вклад в возрождение жизни в тылу. Заводы и фабрики снова начинали работать, открывались магазины, а русские простирали свои заботы даже до того, что открывали церкви для верующих. Разумеется, они делали это прежде всего в противовес враждебной им пропаганде, вещавшей о преследованиях верующих в Советском Союзе. Когда епископ города Дьёра в Страстную пятницу 1945 года был убит пьяными солдатами за то, что пытался спасти укрывшихся у него в резиденции женщин, комендант города организовал его почетное погребение с почетным караулом из русских солдат.

Не состоялся и систематический увоз в Сибирь несовершеннолетних подростков, о чем постоянно твердила салашистская пропаганда. Зато немалое число гражданских лиц было выгнано на улицы и в качестве «военнопленных» увезено в Россию (как правило, переодевшихся в гражданскую одежду венгерских солдат – ранее говорилось о поголовной мобилизации, которую осуществляли салашисты. – Ред.). То, что русские в завоеванных странах – прежде всего в Румынии и Венгрии – не спешили с установлением диктатуры пролетариата, а допускали и порой в известном смысле требовали работы буржуазно-демократических партий, вызывало кое-где удивление.

Нигде и никогда также не было отмечено, что вступление Красной армии в Дунайский регион положило конец устаревшим феодальным установлениям и социальному угнетению, которые до сих пор не могли быть устранены имеющимися недостаточными средствами, а теперь навсегда и безвозвратно отошли в область былого.

С усилением немецко-венгерского сопротивления в конце 1944 – начале 1945 года в головы солдат и даже части офицерского корпуса начали приходить «известные мысли» о том, что после крупных успехов 1943 и 1944 годов внезапно наступают трудности. «Следует разъяснять солдатам, что действия 2-го и 3-го Украинских фронтов облегчают выполнение задач, которые вытекают из направления главного удара Красной армии в ходе зимней кампании 1945 года, поскольку они сковывают значительные силы неприятеля». Когда затем советские войска в середине января 1945 года начали наступление в направлении Варшава – Берлин, фронтовая газета 3-го Украинского фронта в одной из своих статей писала: «Солдат 3-го Украинского фронта! Ты должен гордиться тем, что твои удары, которые ты наносишь немецким захватчикам в Венгрии, являются одной из предпосылок нынешнего наступления Красной армии!»

Офицерский корпус в тылу также создавал трудности командованию. Коррупция процветала и во многих местах, несмотря на «социалистическое воспитание», втягивала в свои объятия ответственных русских командиров. Имре Ковач, например, повествует об одном майоре, который в предшествующих боях заслужил множество наград и получил столь тяжелое ранение, что ему пришлось ампутировать одну руку. Оказавшись же на ответственном посту в советской администрации в Бухаресте, он целиком и полностью погряз в коррупции. Будучи арестован НКВД, он был приговорен в 25 годам заключения. Бретхольц повстречал – опять-таки в Бухаресте – одного своего приятеля, директора фабрики, который испытывал трудности со своевременными поставками по репарациям. «Через щель приоткрытой двери я видел, как в соседней с моей комнатой майор, одетый в форму Красной армии и выглядевший очень воинственно, весьма по-дружески общался с директором фабрики. Под конец разговора он, как нечто само собой разумеющееся, принял от директора конверт (с несколькими миллионами леев). За это он обещал, что со следующими поставками по репарациям все будет в совершенном порядке. «Они такие же продажные, как и наши чиновники при короле Кароле[84]и мадам Лупеску[85], когда мы получали государственные заказы. Только теперь они стоят куда дороже и появляются слишком часто», – сказал мой приятель, когда русский удалился».

Даже члены высших контрольных органов в оккупированных странах не могли избегнуть соблазна поначалу им чуждого, но все же столь приятного стиля жизни. Если поначалу они еще робко и осторожно осваивались в новой для них обстановке, то уже через несколько месяцев они вполне ее восприняли. Бирюзов в своих мемуарах упоминает, что он поначалу даже опасался принять приглашение болгарского министра побывать с ним в одном из ресторанов. «Рестораны меня не интересовали. В моем сознании тут же всплывал случай, когда в годы «новой экономической политики» один мой мнимый друг смог затащить меня в ресторан, где я оказался в компании пьяных спекулянтов и полуобнаженных девиц». Вскоре, однако, пришло понимание того, что «в чужой монастырь со своим уставом не ходят» (Бирюзов). Это означало не что иное, как тот факт, что высший слой русского военного командования в оккупированных странах очень скоро приобщился ко всей той роскоши и уюту, которые до сих пор официально отвергались.

В качестве одного из многих примеров можно упомянуть маршала Ворошилова, который, будучи в течение нескольких лет председателем Союзной контрольной комиссии в Венгрии, так полюбил эту страну и тамошнюю жизнь, что с тяжелым сердцем в 1947 году расстался с Будапештом. Ворошилов занял под свою резиденцию бывший дворец некоего аристократа, в его распоряжении были охотничий замок, целый парк автомобилей и прислуга. Многочисленные приемы и другие мероприятия с участием видных деятелей местной и иностранной общественности изменили даже этого старого большевика. Знавшие его люди рассказывают, что бывший кузнец из Луганска, один из первых пяти маршалов Советского Союза стал жизнелюбивым, обходительным и любезным господином. Однако занимаемая маршалом должность была не так уж небезопасна для него; из секретного доклада Хрущева 1956 года мы знаем, что Сталин планировал арест и обвинение своего товарища по революционной борьбе, поскольку тот, установивший в Будапеште такие хорошие отношения с англичанами, попал под подозрение как «британский шпион». (Большая часть фактов «секретного» доклада Хрущева на XX съезде КПСС насквозь лжива. – Ред.)