Главная тайна горлана-главаря. Книга 4. Сошедший сам - Эдуард Филатьев

«Поэзия Сельвинского так относится к поэзии Маяковского, как последняя – к поэзии символистов. Сельвинский значительно сложнее, богаче, смелее и подчас труднее для восприятия, чем Маяковский. Зато он даёт высокий художественный эффект».

Павел Лавут:

«В Ростове сказалась усталость. У Маяковского начался грипп. А тут ещё рецензия на поэму "Хорошо!" с оскорбительно-хлёстким названием "Картонная поэма", появившаяся в газете "Советский юг". В ней сказано, что Маяковский “не отразил революцию”, и что под его возгласом “Хорошо!” подпишется “любой обыватель”».

30 ноября Маяковский выступил в Армавире (в кинотеатре «Солей»). Об этой читке высказалась местная газета «Трудовой путь»:

«К сожалению, армавирской аудитории не пришлось познакомиться со всей поэмой, т. к. Маяковский, по болезни, читал лишь отдельные места, а не всю поэму».

После чтения поэмы и стихов как всегда начался диспут, о котором тот же «Трудовой путь» высказался так:

«Одни из выступавших говорили, что поэзия Маяковского для широких масс малопонятна и трудна, и что Маяковскому нужно опроститься, спуститься на фабрику, завод, быть поближе к коллективу, чтобы понять и потом воспеть его…

Относительно "опрощения" Маяковский заявил, что он не хочет подлаживаться и опускаться до степени понимания отдельных слоёв рабоче-крестьянских масс, – что его поэзия рассчитана, главным образом, на авангард, наиболее сознательную передовую часть массы».

4 декабря – выступление в Баку – в особняке бывшего миллионера, в доме, который стал Дворцом тюркской культуры. Присутствовавший в зале М.Юрин написал:

«В зале – зверский холодище. Помещение совершенно не приспособлено для читки стихов. Даже при таком сильном голосе, каким обладал Маяковский, отдельные строчки и отдельные звуки еле-еле доходили до последних рядов. И вот уставший, совершенно потерявший голос Владимир Владимирович ведёт заключительную беседу с аудиторией.

Как это ни странно, но даже в Баку аудитория состояла наполовину из людей, пришедших поглазеть на "душку" Маяковского, послушать, как он будет издеваться над публикой, из жажды острых ощущений».

И из этого зала поэту передали записку с вопросом:

«Когда у человека на душе пустота, то для него есть два пути: или молчать, или кричать. Почему вы выбрали второй путь?»

Маяковский, по словам Юрина, ответил мгновенно:

«– Автор этой записки забыл, что есть ещё и третий путь: это – писать вот такие бездарные записки.

Аудитория залилась хохотом. Аудитория была довольна».

На следующий день Маяковский выступил в клубе имени Шаумяна. Газета «Бакинский рабочий» сообщила читателям:

«Клуб им. Шаумяна битком набит рабочей молодёжью. Пришли послушать Маяковского…

Накинув на плечи пальто, Маяковский со сцены говорит:

– В вашем районе я выступаю впервые. Надеюсь, вы будете себя держать скромно: будете кричать, свистеть, двигаться – это будет признак моего у вас успеха.

Все дружно смеются».

9 декабря поэта принимал Тифлисский театр имени Руставели. О новой поэме, которая там читалась, газета «Рабочая правда» написала:

«Маяковского постигла большая удача. После "Двенадцати" Блока это самая сильная вещь из всех, написанных за десять лет…

Можно с уверенностью сказать, что даже противники Маяковского должны будут признать, что "Хорошо" – ценнейший вклад в революционную поэзию».

12 декабря четвёртое выступление в Тифлисе было отменено. В записной книжке поэта сохранился черновик его обращения к тифлисцам:

«Крайнее утомление и болезнь горла, непрерывные выступления с 26 октября, 3 раза в день в больших нетопленных помещениях, вынуждают меня уехать из Тифлиса, прервав свои доклады и чтения. Прошу прощения у товарищей, которым я дал обещания выступить и не мог этого сделать, в первую очередь у тифлисских лефовцев и пролетписателей».

Но 13 декабря «Рабочая правда» всё-таки объявила ещё одно выступление – в Центральном рабочем клубе:

«Маяковский прочтёт поэму "Хорошо" и выступит с докладом "Даёшь изящную жизнь". Этот вечер надо отметить как первое выступление Маяковского в Тифлисе в рабочей аудитории».

Читая свою поэму лефовцам Тифлиса и пролетарским писателям Грузии, Владимир Владимирович, по словам Лавута, сказал о ней так:

«Вещь, судя по всему, сделана неплохо. Я пронёс её через десятки городов и десятки тысяч людей, и везде слушали с интересом. Ругня отдельных рецензентов – не в счёт. Важно мнение масс».

17 декабря 1927 года поэт вернулся в Москву. И 20 числа он уже выступал на «Вечере журналов» Госиздата, что было отмечено газетой «Правдой»:

«Конец ровному и спокойному началу вечера положил т. В.Маяковский, выступивший от редакции "Нового Лефа". Маяковский похвалил все журналы ГИЗ и назвал "литературным охвостьем" не гизовские "Новый мир", "Красную новь", "Огонёк", "Экран" и др., которые якобы играют роль рака, тащащего назад коммунистическую культуру, и своим тиражом забивают хорошие журналы Госиздата».

А Павел Лавут заканчивавшийся год охарактеризовал так:

«1927 год можно назвать “болдинским” годом Маяковского. Поэт провёл вне Москвы 181 день – то есть полгода (из них пять недель – за границей), посетил 40 городов и свыше 100 раз выступал (не считая литературных вечеров в Москве). Часто приходилось выступать по два-три раза в день. Каждое выступление требовало огромного напряжения: оно длилось в среднем около трёх часов. В том же году он написал 70 стихотворений (из них 4 для детей), 20 статей и очерков, 3 киносценария и, наконец, поэму “Хорошо!”».

К этому перечню достижений, которые характерны для Маяковского в 1927 году, нелишне добавить и сопровождавшие их негативные события. Ведь пока поэт разъезжал по стране и зарубежью, Леф возглавили Брики. Их верховенство завершилось распадом Левого фронта искусств, что окружило Маяковского множеством трудноразрешимых проблем. А тут ещё в общественной жизни страны Советов произошло событие, многим показавшееся невероятным.

В декабре 1927 года состоялся очередной (XV-ый) съезд ВКП(б), на котором подавляющее число делегатов голосовало за позицию ЦК, то есть за Сталина.

О том, во что превратилась партия большевиков, Борис Бажанов (давно уже покинувший пост секретаря политбюро ЦК) написал:

«… это была не партия, а сборище трусливых и терроризированных холуёв, которые подымали руки по сталинской указке».

Иосиф Сталин поднялся почти на самую вершину власти. Видимо, именно этот момент человеческой жизни имел в виду Горький, когда писал:

«Нет яда более подлого, чем власть над людьми».