Детектив весеннего настроения - Татьяна Полякова

Когда-то Мелисса говорила Василию, что не может иметь детей, и он отнесся к этому совершенно равнодушно. Она тогда подумала, что это от того, что он не собирается на ней жениться и провести с ней остаток жизни и умереть в один день, и именно поэтому ему наплевать, будут у них дети или нет!

Хорошо, если ему наплевать! Счастье, если наплевать! А если ему не наплевать и он решительно не хочет, чтобы у него были дети?! А этот малыш, про которого Мелисса думала, что он ее собственный, на самом деле и Васькин тоже! И он тоже имеет на него какие-то права! Или не имеет?..

Теплое и утешительное летнее солнце потихоньку скатилось за верхушки берез, которые шумели за заводскими воротами. Мелисса вдруг подумала, что завод, должно быть, очень старый – вон какие деревья выросли! Щенки заснули желтой шерстяной кучкой под боком у матери, которая все-таки прилегла рядом с ними. Никто не выходил из проходной, и Мелисса подумала, что понятия не имеет, сколько времени и когда кончаются и начинаются смены на таких заводах. Утром? Или вечером? Или утром и вечером?..

Она вернется домой, позвонит Лере, вызовет ее к себе, если она вернулась со встречи с Башировым, они сядут и обо всем подумают.

Впрочем, Лера не знает того, что с ней произошло десять лет назад.

Никто не знает. И никогда не узнает.

Мелисса Синеокова опустила стекло, пожмурилась на последнюю улыбку заходящего солнца, подышала запахом травы, странно перемешанным с запахом горячего железа, который шел, должно быть, от завода, и решила уезжать.

– Поехали? – робко спросила она у своего малыша, который сидел внутри. – Нам домой пора.

И этот первый в жизни вопрос, который она задала ему, и еще то, что она сказала «нам», совершенно бессознательно сказала, вдруг так ее растрогало, что Мелисса какое-то время поплакала, утираясь мягкой салфеточкой.

Эти салфеточки положил в ее машину Васька, потому что ей вечно нечем было протереть очки, и она протирала их подолом рубахи или рукавом пиджака.

– Вот смотри, – сказал он тогда. – Я тебе пачку кладу в бардачок! Видишь? И не забудь, что у тебя есть салфетки!

Он заботился о ней, любил ее, спасал ее, он хотел завести собаку, чтобы та тоже жила с ними!.. Он всегда как-то улаживал свои дела, чтобы полететь с ней в командировку или поехать на прием, хотя терпеть не мог приемов, в пиджаке всегда маялся, оттягивал от шеи галстук, как будто тот его душил, и ворчал, что в модных остроносых ботинках у него ужасно устают ноги!

Он готовил ей завтрак, починял ее компьютер, варил кофе и лечил порезы на заднице, когда однажды ее угораздило сесть на собственные темные очки!..

Странное дело, она не помнила никакой своей жизни без него – то есть словно ее и не было, а на самом деле была!.. После Садовникова у нее даже один романчик случился с топ-менеджером какой-то иностранной фирмы, и романчик вышел именно «топ-менеджерский». Этот самый «топ» водил ее по модным заведениям, кормил модной едой, они то и дело ездили в какие-то клубы слушать какие-то джазовые группы, посещали «биеннале», и Мелисса тогда все стеснялась спросить, что такое «биеннале», она не знала.

Романчик начался и закончился, как водится, ничем, они с топ-менеджером быстро надоели друг другу, а модной и дорогой писательницей она тогда не была. Может, если б была, не надоела бы ему так быстро!..

Но все это было так не похоже на Ваську!.. Как будто только с ним и началась жизнь, а до него была… репетиция, черновик.

Но ведь так не бывает?

Или бывает?..

Мелисса решительно вынула из зажигания ключи, открыла дверь, выпрыгнула из машины и решительным шагом направилась к проходной.

Кудлатая собака за сеткой подняла голову и тявкнула, а щенки завозились во сне.

В проходной было прохладно и сильно пахло табаком, но дощатый пол чисто выметен, а в окошке сидел не привычный дедок-вахтер, а дюжий мужик в камуфляже. Мужик – господи Иисусе! – читал ее книгу и поднял голову, когда она вошла.

– Здравствуйте, – все так же решительно сказала Мелисса, косясь на книгу, – как бы мне узнать, где найти господина Артемьева?

– Василий Петрович давно домой уехал, – сказал мужик, поднимаясь и разглядывая ее во все глаза. – А вы…

– Давно?

– Уже часа… – он отогнул зеленый манжет и посмотрел на циферблат, – уже часа два назад. А вы…

– Спасибо, – быстро сказала Мелисса, у которой не было сил «давать знаменитость». – Извините.

У нее сразу кончились силы. Его нет, он уехал. Зря она так переживала перед его проходной. Все зря.

– Может быть, передать чего?..

– Да нет, – сказала Мелисса. – Спасибо. Я ему позвоню.

– Во-во, – обрадовался мужик, – вы ему на мобильный звякните!..

– Звякну, – пообещала Мелисса и взялась за скрипучую дверь.

– Девушка! – негромко окликнул мужик. – А девушка!

– Да?

– Вы мне автограф-то дайте! Я ведь вас узнал!

Мелисса постояла и вернулась к окошку.

– Да. С удовольствием. А как вас зовут?

– А можно мне и девушке моей?

Не думая и не запоминая имен, она написала их и неизменное «с наилучшими пожеланиями» и протянула ему.

– Спасибо! Вот спасибо вам большое! А… можно спросить? Вот ваша программа по телевизору сейчас начнется, а вы здесь! Это как же так?

– А… это запись. Не прямой эфир. Мы записали программу уже давно, а сегодня она выходит, и вчера выходила, и завтра выйдет.

– А… можно еще вопрос?.. Вы Василию Петровичу кем доводитесь?

Мелисса в упор посмотрела на него, и он вдруг смешался:

– Да нет, я просто так! Он мужик хороший, Василий Петрович, и про жену свою рассказывает, какая она у него замечательная. Выходит дело, это вы, жена-то его?

– Я, – сказала Мелисса весело. – Я его жена.

Она даже предположить не могла, что ей станет так хорошо от того, что чужой человек назвал Ваську хорошим мужиком, а ее саму его женой!

Она вернулась в машину и быстро набрала его мобильный номер.

«Аппарат абонента выключен, – интимно сообщила ей неведомая телефонистка, – или находится вне зоны…»

Тогда она позвонила ему домой, но там тоже трубку никто не снял.

«Он не хочет со мной разговаривать, – поняла Мелисса. – Он упрямый, и он решил, что у него от меня наркотическая зависимость, и поэтому не хочет со мной разговаривать.

И он даже не узнает про ребенка, потому что я не смогу ему рассказать! Как же я ему расскажу, если он не подходит ни к одному телефону!»

Она долго возвращалась в Москву и въехала в город, когда уже почти стемнело и на улицах было свободно, как в выходной.