Гордость Карфагена - Дэвид Энтони Дарем

тыла, битва быстро превратилась в дикую свалку, кто-то сдернул его с коня, и он упал в грязь. Над ним проносились какие-то тени, и лошадиные копыта падали с небес, нанося удары в лицо и грудь, по голове и по рукам. Ему выбили три зуба, и теперь вся челюсть стала разоренным гнездом боли. Хирург перепеленал ее бинтами и запретил ему говорить. Отныне он отдавал лишь письменные распоряжения и отвечал на вопросы кивками или покачиванием головы.

Через два дня ему рассказали, с каким трудом спасли его жизнь и что он должен был благодарить за это Публия. Когда ветер битвы переменился, юный Сципион сражался неподалеку от консула. Он увидел, что отец получил ранение и упал с коня в кипении рукопашной схватки, которую вели пешие воины. Юноша приблизился к нему, насколько мог, кромсая каждого, кто хотя бы отдаленно походил на иноземца. Через какое-то время Публию пришлось спешиться. Он карабкался едва ли не ползком между ног лошадей. По пути он вонзил клинок в глаз одного африканца и перерезал поджилки другого. Наступив на упавшего мужчину, Публий прижал ногой его шею и дождался, когда крик ярости нумидийца утонул в грязной жиже, взбитой ногами солдат. Лихой ибериец снес бы ему голову широким взмахом кривого меча, но Публий пригнулся и, поскользнувшись, упал на спину. Клинок просвистел в трех дюймах от его лица. Второй удар мог оказаться смертельным, но варвар скрылся в хаосе сражения.

Отыскав отца, Публий опустился на колени. Он отогнал кобылу, стоявшую в опасной близости к нему, и приподнял на изгибе локтя избитую голову консула. Замахав мечом, он прокричал призыв на нецензурной латыни, которую его отец часто использовал в битве. Небольшой отряд триариев услышал его крики. Они образовали кольцо вокруг раненого консула. Публий поднял отца на свои плечи и под охраной солдат вынес его с поля боя в тыл римских войск.

Такой была история, приключившаяся с консулом. Естественно, Корнелий радовался своему спасению и гордился тем, что этот случай окрасил лучами славы его сына. Но горечь печали оставалась, поскольку он узнавал о событиях битвы из уст других людей. В те лихорадочные дни он выслушивал оправдания своих генералов, которые пытались объяснить ошибки, допущенные ими в сражении. Их противоречивые отчеты еще больше смутили его. Окончательная ясность пришла к нему от разведчика, который описал битву так, как он видел ее с высот на западных холмах при возвращении с ночного патрулирования.

Две войска встретились с равной решительностью, объяснил разведчик. Карфагеняне значительно превосходили по численности римский отряд. После того как всадники врезались в ряды друг друга, они спешились и сражались среди испуганных лошадей. Ничто не казалось странным, пока отряд нумидийской кавалерии, находившийся в тылу карфагенского войска, не умчался с поля боя. Они поскакали к югу, делая вид, что покидают битву, но через некоторое время развернулись обратно и узкой колонной направились на запад прямо в тыл римской конницы. Основная схватка продолжалась без больших перемен, но карфагеняне растянули линию боя, обходя римлян с севера. Со стороны казалось, что малочисленные группы африканцев пытались нападать на северный фланг, и римляне, сопротивляясь, вытягивались в линию, формируя изогнутый и узкий фронт.

Наблюдая за центральной битвой, разведчик временно забыл об отделившемся отряде кавалерии. Когда он оглянулся, чтобы отыскать их снова, они оказались на холмах прямо за спинами римских всадников. Нумидийцы петляли среди деревьев и скрывались за высоким гребнем. Они скапливались, словно опухоль, напоминая волну, которая вот-вот должна была выплеснуться на берег. Затем они помчались вниз по склону плотным клином и напали сзади на римлян, которые оказались неподготовленными к такому развитию событий.

Через миг разведчик увидел, что штандарт консула пошатнулся и исчез в куче тел. Тогда он пришпорил коня и помчался галопом к полю боя, чтобы чем-нибудь помочь своим собратьям по оружию. Он больше не видел общей картины битвы. Но он мог рассказать кое-что еще. Разведчик недоумевал, почему обходной маневр нумидийцев остался незамеченным. Это казалось ему настолько загадочным, что он заподозрил здесь вмешательство богов, намеренно скрывших передвижение большого конного отряда. Лишь осмотрев на следующий день всю прилегающую местность, он понял, что нумидийцы умело использовали черты ландшафта — узкий овраг, низины и хребты холмов. Казалось, что они построили на этом весь план боя. Но мог ли Ганнибал учесть такие позиционные тонкости и столь точно извлечь из них выгоду?

Поздним вечером Корнелий снялся с места и направился с остатками своего отряда в Плацентию, разрушив по пути понтонный мост на Паде. Ганнибал последовал за ним, построил новый мост и через несколько дней вновь собрал свою армию на открытом поле. Он вызвал консула на бой, но тот отказался сражаться. Издерганный и встревоженный, Корнелий ожидал, когда к нему на помощь придет Семпроний Лонг. Второй легион подоспел достаточно быстро.

Лонг прибыл на взмыленной лошади, задыхаясь от быстрой езды. Он заявил, что наткнулся на отряд нумидийской кавалерии и привел их в паническое бегство. Вместо хваленой храбрости африканцев он увидел только крупы их коней. Эти так называемые солдаты показали свою истинную природу, когда встретились с превосходящими силами противника. Лучники Семпрония убили нескольких нумидийцев и оставили их трупы для диких животных.

— Эти ублюдки уже бегут без задних ног, — сказал Семпроний . — Еще один удар, и мы опрокинем их на спину.

Рассматривая его лицо, Корнелий видел все те же знакомые ему черты: щетину на щеках, близко посаженые глаза и рубчатый шрам от детской раны на подбородке. Но в них появилось что-то новое. Он отметил приподнятые в гневе брови и гордую ухмылку на губах. В глазах Семпрония сияло неприкрытое превосходство. Вместо ожидаемой радости от прибытия боевого товарища Корнелий почувствовал новое беспокойство, которое лишь нарастало при каждой их последующей встрече.

Новости приходили к ним одна за другой, и все они не сулили ничего хорошего. Они узнали, что римский склад в Кластидии содержал четыреста слитков золота. Карфагеняне, захватив их вместе с другими припасами, получили неплохой подарок. После недолгих колебаний к Ганнибалу примкнули еще несколько галльских племен. К нему присоединился многотысячный отряд восточных бойев, тем самым еще больше увеличив карфагенскую армию. Семпроний чувствовал себя, как голодный волк, жующий шкуру. Наблюдая за старым другом, Корнелий не понимал его беспечности. Сидя на койке, он вновь и вновь призывал второго консула к терпению и осторожности. Он доказывал ему, что галлы, слетавшиеся сейчас к Ганнибалу, покинут его к середине зимы. Римская сторона и без того серьезно пострадала, чтобы