Обязательно должна быть надежда - Сергей Протасов

— Я понимаю. Можно мне мобильный телефон?

— Пока нежелательно. Потерпите. Зато сегодня снимем с вас часть повязок, во второй половине дня получите свидание, — она заговорщицки покивала. — Мама? Мы ей уже позвонили. В целом процесс выздоровления идет нормально. Молодой, здоровый организм справляется.

— Я останусь инвалидом?

— Почему?

— Гематома, эпилепсия.

— Необязательно, — Зинаида Иосифовна нахмурилась. — Почему больные считают себя умнее врачей? Не знаете? Нахватаются где-то слухов. Мы делали МРТ, мозговые процессы почти в норме, кость срастается правильно, идет процесс восстановления, а гематома вообще может рассосаться сама. Такие случаи не редкость. С понедельника будете ходить еще и на физиотерапию. Вы получаете необходимые лекарства, уход и наблюдение. Послушайте, перестаньте себя истязать, в конце концов! Зла не хватает на этих нытиков! Если вы сами не будете верить, что все будет хорошо, точно останетесь инвалидом. Вы мужчина, а ведете себя как баба!

— Во сколько ко мне придут?

— После трех. Ладно, давайте я вас осмотрю. И вообще, встречайте мать сидя или стоя, походите, покажите, что живой, вестибулярный аппарат в норме. И побольше позитива!

* * *

Тревожное ожидание вечера прошло в мутной дремоте.

Когда мать вошла, он с надеждой смотрел ей за спину. Бодро поднялся и вышел навстречу.

— Ты одна? Привет, мамочка, — они поцеловались.

Она с ужасом разглядывала перебинтованную голову сына, черные круги вокруг его глаз. Господи, что они с ним сделали! Он двигался как-то угловато, порывисто, прятал взгляд.

— Одна, конечно, — Анна Вениаминовна не ожидала вопроса. — А кто должен быть?

— Я думал вы вместе придете. С папой.

— Он уехал сегодня утром, сынок. Вернулся в Москву.

— Жаль, — от расслабленности Эдик чуть не пустил слезу. — Хотел его увидеть. Почему он все время уезжает именно тогда, когда нужен? Почему, мам? Он же знал, что врачи разрешили посещения! Не понимаю.

— Он себе какого-то кота завел и с ним уехал. Выходит, кот ему дороже сына, — преодолев стыд, выдавила она.

— Какого кота?

— Котенка. Подобрал его на улице. Ты извини меня, конечно, но что-то с головой у него не в порядке. Трудно объяснить его поступки, а когда начнет говорить, то вообще хоть из дома беги. Такую околесицу несет!

— А какой он, котенок этот? Как его зовут?

— Обыкновенный. Маленький совсем, серый. Зовут Иннокентий, Кеша. Нагадил в прихожей и тюль в комнате подрал. В папином сарае, в Москве, ему будет лучше.

— Иннокентий, — неожиданно улыбка осветила лицо Эдуарда. — Иннокентий Романович Свекольников, сводный брат.

Отпущенное для разговора с мамой время истекало. Она не расспрашивала ни о чем, что потенциально могло вывести его из себя, заставить нервничать. Тем не менее ей пришлось рассказать, со слов отца, о покушении. Эдик сам кое-что помнил: грохот выстрелов, вспышки, мелькание теней, холод и снег. Сначала он наблюдал за происходящим, как в кино, не понимая, где он и что происходит, потом потерял сознание. Позднее кое-что ему объяснила Иваненко, но она просила пока не вникать: мол, всему свое время.

Дважды заходила медсестра, напоминала о необходимости заканчивать, но Анна Вениаминовна не решалась покинуть сына. «Сейчас, сейчас, — говорила она. — Буквально еще минутку». Эдик видел, как она страдает, и старался демонстрировать оптимизм.

— Иди уже, мамочка, а то запретят посещения. Иди, не переживай, я поправлюсь. И ничего не нужно приносить, только минералку, тут хорошо кормят. Я вижу, ты пироги принесла, спасибо. Отдай половину, пожалуйста, милиционеру, который меня охраняет. Ладно? Они хорошие ребята, мы часто болтаем. Наверное, правильно, что я не пошел в милицию тогда, когда мечтал, — он набрался решимости и все-таки сказал то, о чем думал в продолжение всего разговора. — Мам! Мне пока сотовый телефон не разрешают, излучения опасаются, но ты принеси мне какой-нибудь, пожалуйста, на всякий случай. Обещаю просто так ни с кем не говорить. Позвони папе, скажи, что мне очень бы хотелось с ним увидеться. Если, конечно, он сможет. Ладно?

Анна Вениаминовна слушала, вглядываясь в сына. Что-то с ним было не так. Он изменился. Повзрослел, что ли, или сразу постарел?

— Не против? Мне бы хотелось, чтобы он приехал с котенком, — Эдик грустно усмехнулся. — Сам не знаю зачем. Позвони, пожалуйста.

— Я позвоню.

— Замечательно! И еще. Мне надо встретиться с кем-то из следствия. Есть некоторые соображения. Возможно, они помогут найти того, кто покушался. Иваненко я предупрежу. Чем скорее его возьмут, тем скорее меня отпустят домой. У тебя есть какие-то контакты с ними?

— Есть, сынок. Я сегодня же передам.

— Спасибо. И последняя просьба.

— Последняя?

— На сегодня, — снова улыбнулся он. — Я работаю с девушкой, ее зовут Маша Горлова. Позвони ко мне на работу и передай ей, что, если она хочет, я буду рад ее увидеть. Надо расспросить, как там, и вообще.

— Самое главное — «вообще», — понимающе кивнула мать. — Хорошая хоть девушка-то?

— Очень. И очень красивая.

— Ну, с лица воду не пить. Хотя у вас, у мужчин, свои критерии.

Когда Анна Вениаминовна ушла, Эдик зашел в туалет умыться. Ему все время хотелось что-то смыть с лица — какая-то мания. Настроение без причины улучшилось. Нечаянно мама причислила его к мужчинам. Раньше она всегда называла его «сынок», «зайчик» и так далее. Повзрослев, он воспринимал себя по отношению к ней незаслуженно униженным и недооцененным, но вырываться из комфортной зависимости не спешил. Теперь — «у вас, у мужчин»! «Странно, — подумал он. — Она словно стала чужой, другой, словно перевела себя и меня в некое иное состояние, на новый уровень отношений. Да, мы близкие родственники, но теперь я несу за нее ответственность, а не наоборот, и это все меняет. „У вас, у мужчин!“ — слова женщины, нуждающейся в защите».

Перенесенный страшный удар по голове словно поставил мозги на место, очертив границу, за которой осталось затянувшееся детство. Так часто бывает в жизни — страшное потрясение заставляет смотреть на всё по-иному. Заставляет меняться внезапно, в одну секунду переворачивая мир в глазах человека.

Осмысливая свое новое состояние, Эдик ощутил головную боль, признаки тошноты и заметил дрожание пальцев. Он лег, закрыл глаза и постарался вспомнить что-нибудь приятное. Ничего отчетливого не приходило на ум, наоборот, вихрь образов, закручиваясь в черную спираль, увеличивал скорость, от которой грудь, казалось, вот-вот разорвется. Он снова впал в депрессию.

В тяжелой перине плотных облаков все чаще стали появляться разрывы, сквозь которые выглядывало солнце. Его лучи напоминали о приближении весны, когда солнца станет очень много, когда откроется синее небо, развернется зелень и город накроет веселый гомон птиц. Эдуард пододвинул стул к подоконнику и неподвижно смотрел в окно. Засыпанное снегом белое пространство искрилось, ветра не было, редкие снежинки ударялись в стекло. Там, за окном, еще мороз, но через месяц-другой все изменится. Он разглядывал небо, стараясь увидеть лоскутки заоблачной голубизны, как надежду на жизнь. Выйти бы сейчас на улицу, на холод и отправиться домой по хрустящей дороге, а в понедельник на работу, словно ничего не было, увидеть Машу.