Забудь обо мне - Айя Субботина

— К тебе?! Да пошла ты на хуй! — Тычет пальцем в сторону ресторана. — Вот на тот!

Садиться в машину.

И уезжает.

Я пытаюсь как-то переварить произошедшее и одновременно не замерзнуть, хотя каблуки уже вовсю отстукивают морзянку по тротуарной плитке.

Он меня послал?

Снова?

Какая-то совершенно охреневшая от происходящего часть меня прикладывает ладонь ко лбу и предлагает на этом закончить все, что связано с Андреем Мартыновым.

Мне даже почти хочется с ней согласиться, если бы не это дурацкое чувство вины, которое разъедает воспоминания о том, что Март обещал больше никогда меня не посылать, но не сдержал слово.

Получается, что во всем виновата я сама.

Получается, что все мои чертовы принципы, с которыми я несла себя, словно королева Англии, ничего не стоят. И что я, вся такая хорошая и славная девочка, мало того, что обманула маму, так еще и полезла в трусы к женатому мужику, пока встречалась с другим — свободным, умным и красивым.

Только немножко истеричным.

Но, может, это те права на эмоции, которые мужчины всего мира отстаивают вместе с правом на равное участие в опеке над ребенком? Все-таки Андрей прогрессивный мужчина, мало ли что у него на уме.

Я нервно посмеиваюсь, дрожащими пальцами достаю телефон и быстро ввожу запрос в навигатор такси. Заодно мысленно скрещиваю пальцы, чтобы Бармаглот со своей новой «Заей» не вышли из ресторана до того, как отсюда исчезну я. Даже сейчас неприятно вспоминать ту его усмешку и сообщение. А если увидит, что я тут вся такая несчастная и в замерзших соплях — это будет мой личный «Оскар» в номинации «Провал года».

К счастью, сегодня мой ангел-хранитель трезвый и на работе, так что такси приезжает почти сразу, и я успеваю нырнуть в салон буквально за секунду до того, как в дверях ресторана появляется Бармаглот. Я нарочно отворачиваюсь, чтобы не смотреть и не знать, возьмет ли он ее за руку, как делал это со мной, когда вел до машины, поднимет ли воротник пальто, как делал со мной, ругая, что я забыла шарф.

Наденет ли варежки, как…

Вздыхаю и мысленно кручу пальцем у виска.

Вряд ли она носит варежки.

Потому что это у меня дурные принципы — порвать жопу, но доказать миру, что я имею право быть такой, какой хочу, носить то, что хочу, красить волосы в розовый цвет и когда-нибудь наконец скопить денег на свою кондитерскую.

Я на всякий случай достаю телефон и проверяю сообщения.

Маловероятно, что после такого скандала Андрей напишет вот так сразу, но вдруг?

Не то, чтобы мне больно от всего этого.

Я просто не знаю, что чувствую.

Обиду из-за того, что все вскрылось вот так?

Раздражение, что Андрей не смог сдержаться?

Злость, что снова наплевал на меня и даже не подумал о том, что я одета не по погоде?

Домой приезжаю с тяжелой головой, прусь в душ и только потом понимаю, что забралась в него прямо в белье. Щеткой соскребаю с кожи весь этот дурной день, наношу лавандовый мист и забираюсь под одеяло.

От Андрея — ни слова, ни звонка.

Хочется написать ему какую-нибудь хрень, вроде: «Знаешь, благодаря тебе я узнала, что мои туфли способны примерзать к асфальту».

Но боюсь увидеть, что сообщение не доставлено.

Поэтому, собравшись с силами, пишу Танян: «SOS!!! Нужно вино, конфеты и хороший плейлист, или буду трезвая подпевать под «Шальную императрицу»!»

Танян, как мой верный маленький оруженосец, откликается мгновенно: «В семь утра у тебя. Или все НАСТОЛЬКО плохо?!!!»

Я смотрю на часы, ловлю себя на том, что зеваю и пишу: «До утра доживу, сестра».

Прячу телефон под подушку, закрываю глаза и обещаю себе, что завтра обязательно найду выход из этой дурной ситуации.

— Ты реально что ли связалась с Миллером? Серьезно? — Танян разливает по чашкам остатки шампанского из второй бутылки, и мы чокаемся, молча запивая всю ту хрень, которая называется «душевные страдания брошенки». — Слушай, Алиска, он же… старый.

Она морщит нос, как будто у Миллера здоровенное пузо, ладони как вареники и вся та хрень, которая делает мужчину похожим на гриб.

— Алиска, ну ему сорок же, — продолжает высказывать свои аргументы, когда я мотаю головой, заедая глоток шипучего алкоголя сладкой конфетой. — Это очень стремно, знаешь? Еще и жена его…

Она так кивает, что я сразу понимаю — речь идет о той встрече в магазине.

— У тебя такое лицо, как будто это тебя Мила обругала за то, что ее муж пускает слюни в твою сторону, — ворчу в ответ на ее неприятное напоминание.

Не знаю почему, но все встречи с Милой всегда заканчиваются каким-то негативом. Кажется, даже если я заявляюсь перед глаза ее благоверного в хиджабе и парандже, она все равно найдет к чему придраться, и за что шипеть в мой адрес.

— Мне тоже досталось. — Танян ведет плечами. — До сих пор вспоминать стремно.

— Ну живая же сидишь!

Подруга убирает со стола бутылку и мы, обмениваясь понимающими взглядами, достаем третью.

Еще только полдень, а до комнаты я дойду только по стеночке.

Наверное поэтому так тянет позвонить Андрею и сказать ему… до фига всего.

Но мой телефон у Танян — и мы договорились, что она вернет его только завтра, когда я просплюсь. Потому что сегодня у нас обеих есть повод напиться: у меня из-за Андрея, у нее неизменно — из-за Виноградова.

— Твоя проблема, Алиска, что ты хочешь какого-то со всех сторон идеального мужика, — говорит подруга, пока я откупориваю третью бутылку. Пробка с грохотом отскакивает к потолку, часть шампанского проливается на стол, но кое-что все равно попадает в наши чашки. Чокаемся, выпиваем, и Танян снова заводит свою пластинку. — Хочешь, чтобы был и умный, и успешный, и перспективный, и свободный. Чтобы заботился и сопли тебе вытирал, как маленькой. Ну и чтобы бицепсы, кубики и вот это вот все. А недостатки у твоего этого Франкенштейна есть?

— Пусть курит, — охотно соглашаюсь я. — И матерится. Хотя, Андрею мат не идет. Он, когда ругается — как дурачок.

Мы обе хихикаем, потому что час назад, когда из меня хлестали эмоции, все вчерашние события я, как обычно, не просто вырыдала, а разыграла целый спектакль. Ну, чтобы было понятно, как все плохо на самом деле. Ругающийся «Март» Танян очень повеселил — икала полчаса.

— Нет, подруга, мат и сигареты — это не недостатки! — Еще немного — и Танян врубит «коуча по семейным отношениям». — А вот если он бабник, как твой Миллер.

— Он не мой, — поправляю ее.

— Ну раз за шланг дергала — значит, не совсем уж посторонний, — иронизирует она.