Дама чужого сердца - Наталия Орбенина

– Вы помните, Юлия Соломоновна, как вы ходили навещать родственницу с больным ребенком? Вы относили ей подарок и игрушки для детей.

– Да. После этого Митя и заболел.

– Вы не ходили туда второй раз?

– Нет.

– И не посылали Перфильева?

– Нет, к чему?

– Он приходил туда второй раз, от вашего имени.

– Похвально, – зловеще вставил слово Савва Нилович.

– Да. Но только после его визита в вашем доме появилась свистулька, которая до этого была во рту больного ребенка. Точно такая же имелась ранее и у вашего сына, но он ее разбил. А тут увидел снова целую и радостно принялся играть. На свистульку никто внимания и не обратил. За исключением мисс Томпсон.

Видимо, зловещий план возник у Перфильева случайно, неожиданно. Как натура артистическая, он изощрился в коварстве. Создавалась иллюзия, что все вокруг гибнет, что не относится к вашему писательству. Не имея возможности возвыситься, стать кем-то значимым, он придумал дьявольский план овладения вами, Юлия Соломоновна. И почти добился этого. Он заразил ребенка и погубил его, внес раздрай в ваши отношения с супругом. Поселил ужас от преследования мистическим Черным человеком. Еще немного, и он бы добился своего. Он получил бы вас, Юлия Соломоновна. Безраздельную власть над вами, вашей душой и вашим творчеством!

– Как жаль, что он уже успел умереть, – рюмка хрустнула в руке Крупенина. – Вот это и есть агапэ, Юлия?

– Я вам не верю, – отчаянные слова Юлии пронзили повисшую в комнате тишину.

– Немудрено, я сам не мог поверить. Но, к великому моему сожалению, Юлия Соломоновна, моя служба уже давно убедила меня, что приходится верить в то, что происходят на свете самые отвратительные, жуткие, бесчеловечные события. На днях вам придется посетить полицейское управление, чтобы увидеть арестованного человека. И вы сами убедитесь в правоте моих догадок. А если вы хорошенько пороетесь в своей памяти, то наверняка вспомните множество мелких, незначительных деталей, которые ускользали от вашего понимания. Вы замечали, но не придавали им значения. Я имею в виду личность покойного Перфильева. Такие люди, маленькие, незаметные и на первый взгляд ни к чему не пригодные, оказываются порой заражены ядом наполеоновских амбиций. И когда бацилла достигает размера всего их сознания, они способны на многие поступки для самоутверждения. Он не стал известным литератором. Он не стал вам ни мужем, ни любовником. Он был обречен скакать до смерти на побегушках. У вас и вашего отца. Но он нашел изуверский способ возвыситься и тем самым утолить съедавшее его тщеславие. Я успел поговорить с ним перед его кончиной, это не была исповедь. Даже на смертном одре он не осмелился признаться в жуткой правде. Он хотел умереть и остаться в ваших глазах возвышенной, прекрасной личностью, в которую вы уверовали. Вы поддержали его игру. Это придало уверенности его замыслу. Я вижу, вы мне не хотите верить. Это и понятно, он был частью вашего творческого процесса, святая святых, продолжением вашего пера. Но если вы поразмыслите, вспомните, вы поймете, что я был прав. Господин Крупенин, похоже, верит моим словам?

– Возможно, вы и правы. Только много чести ему, наглецу, ничтожному мерзавцу, вдруг взять и оказаться после смерти эдаким красивым злодеем, я бы сказал, просто поэтом смерти!

– Савва, прекрати, это низко! – Юлия схватилась за голову.

– Вероятно, вы правы, что касается его действий и побудительных мотивов, – Крупенин, казалось, не слышал мольбы жены, – эдакий демонический образ, прямо как будто сам Мефистофель! Нет, нет, мерзкие и похотливые забавы, низкие, порочные страсти. Что он, что его хозяин…

Савва заметался по комнате, как тигр в клетке.

– Савва Нилович, вы подтвердили и мои догадки относительно обстоятельств, которые привели погибших во флигель. Позвольте узнать, на чем основываются ваши суждения?

Сердюков вдруг оказался вплотную к Крупенину и вперился ему в лицо цепким взглядом. Савва замер, и лицо его заледенело.

– Ваше любопытство переходит всякие границы. Вы и без того порылись в грязном белье нашей семьи. Достаточно!

– Конечно, – тотчас же отступил Сердюков. – Мы говорим об очень деликатных и мучительных для всех вас вещах. Я закончу на сегодня свои рассуждения. Несчастная Фаина Эмильевна, в порыве ревности и отчаяния, придумала, как ей казалось, прекрасный выход. Она прочитала этот рецепт у вас же, Юлия Соломоновна. Пауки в мешочке, и в постель! Ужас, омерзение и отвращение к той, что находилась рядом в тот миг. Все просто! Что произошло во флигеле, можно только догадываться. Вероятно, пауки побежали, Иноземцев обезумел, упала лампа, свечи или что-то в этом роде. Возник пожар. Перфильев оказался там, потому что тоже наслаждался. Эти нюансы мы опустим. Но самым важным остается одно обстоятельство – кто закрыл обе двери, кто и зачем подпер их так, что обрек людей внутри на гибель? Вот последний вопрос, на который я скоро дам ответ. Вы не поможете мне, господа?

Мертвое молчание было ему ответом.

– Что ж, господа, покойные не отличались благонравием. Их объединили порок и распутство. И один из них – преступник. Его личность мне так же отвратительна, как и вам. Но я служу закону, господа, и я добьюсь правды!

Сердюков обвел семейство внимательным взором и поклонился.

Как странно, что иногда солнце вечером светит каким-то особенным волшебным светом. Величественные здания становятся розовыми и точно сияют. Весна, лужи, капель! Розовый свет, неведомое сияние разливалось и в душе Сердюкова. Профессиональное чутье говорило ему, что он точно знает, кто сделал последний роковой шаг. Именно роковой. И он даже догадывался почему. Он мог это произнести сегодня вслух, но решил немного подождать. Пусть все явится само собой. Это неизбежно.

А теперь он торопится, спешит по Невскому проспекту, но не по делам службы, а по иной надобности. Можно сказать, выражаясь словами читанных когда-то романов, по зову сердца. Тьфу, дурацкое выражение, да лучше и не скажешь!

Она прислала ему записку и просила о встрече. Мисс Томпсон! Эмма Ивановна! Господи, слава Тебе! Она поняла его застенчивость и помогла ему. Он мучился и не мог решиться пригласить ее на прогулку, в театр или в модный синематограф. Угостить пирожными, купить букет. Букет, боже ты мой! Осел, остолоп, про букет-то и забыл!

Сердюков затормозил так, что ему показалось, будто из-под подошв пошел дым. Он оглянулся беспомощно по сторонам. Никаких цветочниц. Когда не надо, они лезут под ноги десятками, а тут, как назло. Ни одной! Он обреченно вытащил брегет и поглядел на циферблат. Нет, он не может опоздать. Джентльмен не может опоздать на первое свидание!

И тут, о радость и удача, рядом пропел голосок:

– Господин, купите подснежников!

Следователь оглянулся. Рядом стояла продрогшая девчонка, закутанная в платок, с корзинкой, полной свежих нежных цветов. Сердюков купил, не торгуясь, всю корзинку и побежал дальше, оставив остолбеневшую от радости маленькую продавщицу.