Её цветочки - Шеннон Морган

было холодно и темно. Окно оказалось открыто, и воздух дрожал от ощущения того, что рядом кто-то есть.

Фрэнсин включила свет.

– Кто здесь? – прошептала она.

Не было ни колыхания штор, ни скрипа двери, ни шороха под плинтусами, который Фрэнсин много лет списывала на мышей, пока до нее не дошло, что это еще один способ, с помощью которого с ней общается Бри.

– Кто здесь? – повторила она громким голосом, не вяжущимся с дрожью в ее руках. – Бри? Это ты?

Окно захлопнулось с такой силой, что сотряслась вся стена. Затем оно распахнулось снова, и по комнате пронесся холодный ветер и унесся в ночь.

Фрэнсин следила за ним глазами, расширившимися от страха. Затем с усилием сглотнула, расправила плечи. Она никому и ничему не позволит выгнать себя из своей собственной спальни!

Фрэнсин прошла в ванную, быстро приняла душ, с неподобающей поспешностью шмыгнула к выключателю, выключила потолочный светильник и, плюхнувшись в кровать, натянула одеяло до подбородка. В тусклом свете ночника она стала смотреть на тени на противоположной стене, жалея, что не закрыла окно. Двор, на который оно выходило, обдувал ветер, трепля шторы, и пляшущие тени начали принимать карикатурные человеческие формы.

Зажмурив глаза, Фрэнсин сосредоточилась на том, чтобы положить конец пляске теней в своем сознании. Достаточно и того, что она живет в доме, полном привидений, и не хватало еще, чтобы ей чудились ужасы, когда она смотрит на какие-то там тени.

Сон к ней все не шел, и Фрэнсин, вздохнув, протянула руку к «Хроникам», которые лежали на прикроватной тумбочке, пока она тратила большую часть времени, просматривая старые судебные дела. На худой конец, это скучное чтение убаюкает ее и поможет ей заснуть.

В надежде, что Бри где-то рядом и может слышать ее, Фрэнсин откашлялась и прочла вслух:

– «В 1564 году Ричард Туэйт взял в жены Джоан Лонгригг и за два года произвел двух дочерей. Ричард был истовым католиком, и его все больше и больше беспокоили ограничительные меры, направленные против его конфессии…» – Фрэнсин замолчала, держа палец на слове «конфессии», и, щурясь, обвела комнату глазами. Вот оно, опять. Чуть слышное царапанье.

– Бри? – прошептала она.

Не последовало ни шелеста штор, ни стуков, которые бы показали, что маленький призрак находится здесь, в комнате. Царапанье стихло… Затем послышалось снова.

Чувствуя, как по спине у нее бегают мурашки, Фрэнсин продолжила читать, еще громче, почти выкрикивая слова, чтобы перекрыть ужасное царапанье.

– «После восстания на севере в 1569 году жизнь для католиков становилась все тяжелее. Хотя Ричард Туэйт не принимал прямого участия в мятеже, имеются свидетельства, что он пожертвовал существенную сумму на…»

Шли часы, и Фрэнсин по-прежнему продолжала выкрикивать детали католического восстания на севере Англии, а когда она замолкала, чтобы перевести дыхание, в комнате по-прежнему слышалось все то же царапанье.

– «В 1571 году Ричард Туэйт доставил в Туэйт-мэнор священника-иезуита, некоего Томаса Бекета, дабы его дети могли продолжить свое религиозное образование. По мере того как его семья росла, увеличивались и размеры Туэйт-мэнор. Ричард пристроил к фасаду по башне справа и слева, а также добавил третий этаж, в котором обустроил библиотеку для своей жены Джоан, любившей читать религиозную литературу».

Сев и выпрямившись, Фрэнсин продолжала громко читать, почти не осознавая смысла выкрикиваемых ею слов и радуясь тому, что ее постояльцы в восточном крыле не могут ее слышать, пока время не перевалило за полночь и ночь не стала глухой и безотрадной.

Царапанье продолжалось.

– «Поскольку, будучи католиками, Туэйты отказывались посещать англиканские богослужения, за это на них накладывали огромные штрафы! – вопила она. – И, когда действия подручных королевы Елизаветы по розыску католических священников стали еще более изощренными и жестокими, по заказу Ричарда в Туэйт-мэнор была сооружена тайная комната, чтобы его семья могла скрытно продолжать посещать мессу…»

Когда до Фрэнсин дошел смысл этих слов, она перечитала их, взволнованно бегая глазами по строчкам, написанным убористым почерком.

– Тайник для католического священника, – прошептала она, затем потрясенно ахнула, перевернув страницу и обнаружив на ней план расположения этой тайной комнаты. Мысли ее неслись вскачь; Фрэнсин подняла голову, почти не замечая опасного царапанья. Как она могла не знать, что в Туэйт-мэнор есть тайное убежище, в котором прятали священника?

Захлопнув том – торопливо и без своей обычной осторожности, – Фрэнсин вскочила с кровати и вышла в безмолвный коридор. Он был тускло освещен несколькими бра, которые Фрэнсин всегда оставляла включенными на ночь, когда у нее бывали постояльцы.

Она торопливо преодолела участки тени в промежутках между бра, затем, перешагивая через ступеньки, спустилась в кромешную тьму вестибюля. Открыв расположенный под лестницей стенной шкаф, нащупала шнур выключателя и включила свет.

Стенной шкаф был крошечным, площадью менее чем в квадратный метр, с деревянными панелями на стенах, такими же, как в вестибюле.

Протиснувшись внутрь, Фрэнсин затворила за собой дверь и открыла «Хроники», хотя двигаться в этом тесном пространстве было нелегко.

Внимательно изучив план тайника для католического священника, к которому прилагались подробные указания, объясняющие, как он открывается, она осмотрела стенной шкаф. Тот показался ей слишком маленьким, чтобы таить в себе какие-то секреты. Положив том на пол, Фрэнсин принялась осматривать стенные панели. Они были в идеальном состоянии, на них не виднелось ни единой трещины, а ведь их установили несколько столетий назад… Она начала ощупывать их. И едва не пропустила чуть заметные углубления на последней панели. Вставив в них кончики пальцев, с силой двинула рукой влево… и изумленно вскрикнула, когда вся задняя стена с громким скрежетом сдвинулась в сторону и исчезла в отверстии, подняв облако вековой пыли.

– Вот это да! – выдохнула Фрэнсин и закашлялась от пыли. Сама не своя от предвкушения, она взяла мощный фонарь, который держала в этом стенном шкафу, не имея желания отправиться в недра Туэйт-мэнор в полной темноте.

Луч фонаря осветил семь узких пыльных деревянных ступенек, идущих вниз. Надо же, они все это время находились под той самой лестницей, по которой она поднималась и спускалась каждый день всю свою жизнь! Внизу была видна комната.

* * *

Фрэнсин ступила на верхнюю ступеньку и, полусогнувшись, неловко спустилась по узкой лесенке. Вокруг нее поднималась пыль, скопившаяся здесь за пятьсот лет; она кружилась и плясала в свете фонаря, создавая фигуры там, где никаким фигурам быть не полагалось.

Быстро обведя крошечную комнатку лучом, Фрэнсин увидела, что она совершенно пуста. Никакого убранства, никаких украшений. Эта комната предназначалась только для одного – прятаться.

Дыхание Фрэнсин казалось громким в безмолвии, окутывающем ее словно саван. Это было безмолвие,