Орли, сын Орлика - Тимур Литовченко

– Да.

На несколько мгновений беседа прервалась.

– Итак, вы все же собираетесь воспользоваться моим нынешним положением королевской фаворитки…

– Вы сами воспользуетесь этим, если только сочтете нужным.

– А если не сочту?

– Тогда я молча подчинюсь решению вашей светлости и не стану протестовать.

– Ничуть?

– Ничуть. Впрочем, я уверен, что вы рассудите в мою пользу, а значит замолвите за меня словечко перед его королевским величеством.

– Почему?

– Потому что ваше решение в мою пользу окажется полезным и для Франции, а мне тяжело представить, чтобы такая известная патриотка, как маркиза де Помпадур, действовала против блага родной страны.

На лице маркизы отразился немой вопрос: «Что это – комплимент мне или выговор королю? Превознесение моих добродетелей или же обвинение короля в недостаточной любви к Франции?..»

– Если бы не ваш патриотизм, его королевское величество не обнаруживал бы к вам столь пылкой благосклонности. И был бы недостоин называться королем Франции.

– Что ж, пусть так, – маркиза пожала плечами и отвернулась. – Эти объяснения полностью удовлетворили меня. Говорите, в конце концов, в чем суть вашего дела.

– Из достоверных источников мне стало известно, что якобы его королевское величество намерен отправить меня в отставку.

– Только и всего!.. – По тону маркизы чувствовалось, что она крайне разочарована.

– Это, ваша светлость, не столь уж и мало, как может показаться на первый взгляд.

– Любезный граф, понимаете ли вы, что решить вопрос относительно отставки того или иного придворного может лишь король, а не королевская фаворитка, какой бы всемогущей она ни казалась остальным подданным его величества?

– Да, это чистая правда. Тем не менее, я просил бы, чтобы в случае необходимости вы заступились за меня перед королем. Одно-единственное словечко – только и всего!

– Предположим. Но вмешиваться в дела армии и дипломатии…

– Ваша светлость протежирует Бушардону, Монтескье, Фрагонару, Буше, Бюффону, Дидро и многим другим лучшим сыновьям Франции – почему бы не защитить заодно и графа Орли де Лазиски?

– Насколько я помню, с помощью вашей шпаги…

– О-о-о, ни в коем случае! – рассмеялся Григорий.

– Почему же?! Неужели граф Орли де Лазиски не столь храбр, как капитан Густав Бартель, и не может защитить самого себя?

– Я хоть сейчас готов с помощью шпаги оборонять и свою честь, и всех обиженных – но лишь в поединке против людей.

– Неужели вам противостоит армия призраков? – изумилась маркиза.

– Конечно, нет.

– Тогда как же вас понимать?

– Что думает ваша светлость о целой империи?..

– А-а-а, вон вы о чем! – маркиза едва заметно кивнула. – Да, я совсем забыла: главным вашим врагом является Россия, а не какие-то там отдельные персоны.

– Не совсем так: моими непримиримыми врагами становятся те, кто ищет милости в глазах правителей Московии.

Услышав последнее слово, маркиза скептически улыбнулась, но промолчала.

– Таких становится все больше, причем они имеют слишком мощную поддержку московских царей. Согласитесь, ваша светлость, бороться против них просто бессмысленно, – констатировал Григорий.

– Неужели российских агентов становится больше даже здесь – в самом сердце Франции?

– Иногда достаточно мысли одного человека. Слово благородной особы может весить очень много, особенно если особа эта имеет благородного прадеда, который любил подчеркивать: «Государство – это я!»[50]

– Вы на что же намекаете?! – Кажется, впервые за время аудиенции маркиза рассердилась по-настоящему.

– Я не намекаю, а утверждаю, что после провала польского дела его королевское величество Луи XV разочаровался не только в королеве Марии Аделаиде, но и в политике как таковой…

Увидев, что маркиза де Помпадур вновь собирается что-то сказать, Григорий поторопился уточнить:

– Почтительно прошу вашу светлость не воспринимать мои слова как личное оскорбление или осуждение, или даже как намек на ваши отношения с его королевским величеством. Но кому как не вам знать, что французский монарх стремится лишь к одному: к легкому приятному обществу и необременительным развлечениям!..

– А если я умею щедро одарить этим его королевское величество, что в том плохого?! – вознегодовала маркиза.

– Да абсолютно ничего!

– Тогда как понять…

– А так и понимать, что обязанностей правителя с его королевского величества никто не снимал.

– У короля на то и есть министры и советники, чтобы они помогали…

– Однако же последнее слово все равно было, есть и будет за его королевским величеством. Если же вести себя безрассудно, можно наделать опасных ошибок. Особенно в политике. А обострение отношений между Францией и Пруссией, также и наше сближение с Московией, происходящее в последнее время, иначе не назовешь.

– Вы, граф, говорите такое, поскольку ненавидите Россию.

– Ненавижу. И не скрываю этого.

– Ну, вот вы и сознались!

– Да поймите же в конце концов, ваша светлость: столь резкая смена курса Франции безжалостно ломает и без того непрочное равновесие сил, сложившееся ныне в Европе! Результат может быть только один…

– Какой же, если не секрет?

– Почему же секрет… – вздохнул Григорий. – В скором времени начнется война, вот и все!

– Война?!

– Естественно. Фридрих Прусский ни за что не простит Австрии втягивания в сферу своих интересов Франции, а значит, и нашего неминуемого сближения с Московией.

– И… как, по-вашему, насколько быстро это произойдет?

– Я считаю, в ближайшие лет пять-шесть. Итак, прошу понять верно: на этот момент я хочу быть при деле, а не бездельничать в собственном замке.

– А вы уверены, что вам угрожает отставка?

– Я более чем уверен.

– То есть?..

– Знаю абсолютно точно: австрийцы четко дали понять его королевскому величеству Луи XV, что само имя графа Григора Орли де Лазиски слишком бесит московитов, чтобы допускать его присутствие при монаршем дворе. Произошло это, когда его величество захотел назначить меня послом в Турции[51]. Хорошо понимая, какой протест со стороны наших новых союзников может вызвать такое назначение, я поторопился как можно скорее снять свою кандидатуру. Но было слишком поздно: австрийцы выказали беспокойство раньше. И чтобы развеять их опасения, его величество решили пожертвовать мной. Кстати, Вене такое решение очень понравилось.