Чужие - Дин Кунц

Около трети всех пациентов, страдающих фобиями, были нечувствительны к этим методам, им требовалось длительное лечение и даже лекарства, блокирующие панику, вроде алпразолама. Но состояние Эрни улучшалось такими темпами, что удивлялся даже доктор Фонтелейн, оптимист по натуре.

Фей, много читавшая про всякие фобии, обнаружила, что может помочь Эрни, откапывая забавные, любопытные факты, чтобы он видел свое состояние не в таком мрачном свете. Он особенно порадовался, узнав о странных фобиях, на фоне которых его страх перед тьмой казался вполне объяснимым. Например, зная, что существует птеронофобия — постоянный и необъяснимый страх перьев, — он понимал, что его ужас перед ночью становится не только переносимым, но почти нормальным и логичным. Ихтиофобы приходили в ужас при мысли о встрече с рыбой, педиофобы с криком бросались наутек при виде куклы. Никтофобия, поразившая Эрни, явно была предпочтительнее коитофобии (боязни полового акта) и далеко не столь изнурительна, как аутофобия (боязнь самого себя).

И теперь, прогуливаясь в сумерках, Фей пыталась отвлечь Эрни от опускающейся темноты, рассказывая ему о писателе Джоне Чивере, лауреате Пулицеровской премии, который страдал гефирофобией. Чивер испытывал невыносимый страх при виде высоких мостов, боялся ходить и ездить по ним.

Эрни слушал как зачарованный, но при этом остро осознавал приближение сумерек. Тени на снегу удлинялись, его рука все сильнее сжимала предплечье Фей, и ей, наверное, было бы больно, если бы не плотный свитер и пальто.

Они уже прошли семь кварталов и оказались довольно далеко от дома, чтобы успеть вернуться до наступления полной темноты. Небо на две трети уже потемнело, а оставшаяся треть приобрела темно-фиолетовый цвет. Тени расползались, как пролитые чернила.

Включили уличное освещение. Фей остановила Эрни в световом конусе фонаря, чтобы дать ему передышку. В его глазах появилось безумное выражение, облачка пара вырывались изо рта с частотой, указывающей на приближение паники.

— Не забывай контролировать дыхание, — сказала Фей.

Он кивнул и тут же начал дышать глубже, медленнее.

Когда небо стало совсем темным, она спросила:

— Ты готов возвращаться?

— Готов, — глухо сказал он.

Направляясь к дому, они вышли из конуса света в темноту, и Эрни застонал сквозь сжатые зубы.

Они начали применять «погружение» — радикальную лечебную методику: пациент должен лицом к лицу встречаться с тем, чего боится, достаточно долго, чтобы победить страх. Погружение основано на том факте, что панические атаки поддаются самоизлечению. Человеческое тело не способно бесконечно выносить высокий уровень паники, не может постоянно вбрасывать в кровь адреналин, а потому должно приспосабливаться — заключать мир или по меньшей мере перемирие со страхами. Прямое погружение может оказаться жестоким, варварским методом борьбы с паникой, потому что пациент подвергается опасности срыва. Доктор Фонтелейн предпочитал облегченную версию, включающую три этапа взаимодействия с источником страха.

На первом этапе Эрни должен был погружаться в темноту на пятнадцать минут — так, чтобы рядом находилась Фей, а поблизости имелись освещенные и легкодоступные зоны. И теперь каждый раз, вставая под уличный фонарь, они задерживались там, Эрни набирался храбрости, и оба шагали к следующему световому пятну.

Следующий этап, к которому они собирались перейти через неделю, после новых встреч с доктором, должен был включать поездку в такое место, где не было ни уличных фонарей, ни легкодоступных освещенных участков. Предполагалось, что они пойдут рука об руку в темноте, пока у Эрни хватит выдержки, а если выдержка закончится, Фэй включит фонарик и даст ему минутную передышку.

На третьем этапе Эрни должен был отправиться на прогулку один, в полной темноте. После нескольких таких прогулок излечение почти гарантировалось.

Но пока что он не излечился, и, когда, возвращаясь, они прошли шесть кварталов из семи, Эрни дышал как загнанная лошадь. Увидев наконец их дом, он бросился туда. Шесть кварталов — уже неплохой результат. Лучше, чем прежде. С такими темпами он скоро будет совсем здоров.

Фей последовала за мужем в дом, где Люси уже помогала ему снять пальто, и сделала вид, что очень рада его прогрессу. С такой скоростью третий, последний этап закончится на несколько недель или даже на пару месяцев раньше намеченного срока. Но это и беспокоило Фей. Быстрое улучшение было просто удивительным — и казалось слишком быстрым и слишком удивительным, чтобы быть настоящим. Ей хотелось верить, что кошмар скоро останется позади, но, судя по темпам выздоровления Эрни, улучшение могло оказаться непрочным. Фей Блок, всегда старавшуюся мыслить позитивно, мучило инстинктивное тревожащее ощущение: что-то не так. Очень неправильно.

Бостон, Массачусетс

Экзотический жизненный путь — некогда знаменитый в Европе иллюзионист, крестный сын Пикассо, — сделал Пабло Джексона звездой бостонского общества. Более того, во время Второй мировой войны он был связным между британской разведкой и французским Сопротивлением, а работа гипнотизером для полиции только усилила таинственную ауру вокруг него. От приглашений не было отбоя.

Вечером в день Рождества Пабло отправился к чете Хергеншеймер в Бруклине, на званый ужин с двадцатью двумя гостями. Великолепное кирпичное сооружение в георгианском колониальном стиле было столь же изящным и приветливым, как и сами Хергеншеймеры, заработавшие деньги на торговле недвижимостью в пятидесятые годы. В библиотеке дежурил бармен, официанты в белых пиджаках сновали по огромной гостиной, разнося шампанское и канапе, а в фойе струнный квартет играл достаточно громко, чтобы обеспечить приятную фоновую музыку.

В этой привлекательной компании самым интересным человеком для Пабло был Александр Кристофсон, бывший посол в Великобритании, сенатор от штата Массачусетс в течение одного срока, позднее — директор ЦРУ, десять с лишним лет назад ушедший в отставку. Пабло знал его уже полвека. Кристофсон в свои семьдесят шесть был вторым по возрасту гостем, но годы щадили его почти так же, как Пабло. Высокий рост, благородная внешность — классическое бостонское лицо, почти не изрезанное морщинами. Его ум оставался проницательным, как и прежде. Об истинной длительности его земного пути свидетельствовали разве что слабые признаки болезни Паркинсона, которая, несмотря на интенсивное лечение, проявлялась в дрожании правой руки.

За полчаса до обеда Пабло увел Алекса для приватного разговора в обитый дубовыми панелями кабинет Айры Хергеншеймера, смежный с библиотекой. Старый иллюзионист закрыл за ними дверь, и они сели с бокалами шампанского в старинные кожаные кресла у окна.

— Алекс, мне нужен твой совет.

— Как тебе хорошо известно, — сказал Алекс, — мужчины наших лет любят давать советы, раз уж больше не могут подать хорошего примера. Но я не представляю, что могу посоветовать тебе, если ты уже обдумал проблему.

— Вчера ко мне приходила молодая женщина, очень красивая, обаятельная и умная, привыкшая сама справляться с трудностями. Но теперь она столкнулась с чем-то очень странным. Она отчаянно нуждается в помощи.