Сестра моего сердца - Читра Дивакаруни

Я знала, что этот подъем пройдет. В будущем меня ждало много бед и сомнений. Но, несмотря на это, я чувствовала необыкновенную легкость на сердце. Я подставила лицо навстречу струе чистой и сладкой воды и тихонько запела, чувствуя, как внутри меня танцует дочь, радуясь вместе со мной.

Всю неделю я спала на неудобном бугристом диване, куда сама себя сослала. В первую ночь Сунил пришел и сказал, чтобы я возвращалась в постель к нему, но я попросила его оставить меня в покое, и он больше не пытался вернуть меня. Я очень плохо спала, каждую ночь меня беспокоили сны, в которых я видела лицо Судхи, то появляющееся, то исчезающее в рваных тучах. Иногда она о чем-то просила меня, иногда плакала, а иногда просто смотрела широко распахнутыми глазами, полными страха. Каждое утро я просыпалась с болью в спине и ощущением сдавленности в груди. С тех пор как Судха приехала в Калькутту, я разговаривала с ней два раза, и оба раза у нее было хорошее настроение. Тем не менее я не могла забыть слова Сунила. Может, я приняла неправильное решение за Судху, сбитая с толку американскими феминистическими понятиями «хорошо» и «плохо». Может, я обрекала ее на жизнь в одиночестве?

За неделю я погрузилась в депрессию еще сильнее, уверенная, что разрушила жизнь Судхи. Этим утром я поставила перед Сунилом чашку кофе в угрюмом молчании. И не сказала ему «до свидания». А когда он попытался поцеловать меня, отвернула лицо.

— Ангел! — воскликнул он, всплеснув руками, и ушел.

Но вечером Сунил вернулся с букетом ирисов, которые я так люблю за глубокий синий цвет, и, обнимая меня, прижал к себе на лишнюю секунду.

Все это напомнило о том, что Судха навсегда лишилась этих моментов нежности. Но тем не менее я взяла подушки и вернулась в нашу спальню.

В тот вечер мы занимались любовью. Всё было замечательно, но меня снова охватило беспокойство. Я долго ворочалась, а потом, наконец не выдержав, села в кровати.

— Я ничего не могу с собой поделать: всё время думаю о Судхе. Надеюсь, у нее всё хорошо.

Сунил сделал вид, что спит, но по глубокой морщине, появившейся у него между бровями, я поняла, что он просто не хочет ничего больше слышать о Судхе, потому что всю неделю я говорила только о ней. Но я не могла остановиться.

— Я хочу помочь ей, а не просто звонить время от времени.

— Ты и так уже слишком много сделала, — сказал Сунил, больше не пытаясь притворяться спящим, и сел рядом. — Тебе не стоит больше никогда принимать за других подобных решений. Что, если всё пойдет не так, как ты думаешь, и через десять лет она станет винить тебя во всех несчастьях?

— Судха не никогда так не сделает! — резко ответила я, готовая к ссоре. Собственно, именно это мне и было нужно — напасть на кого-нибудь. Может быть, тогда эта тревога, не дающая мне покоя, исчезла бы. — Ты не знаешь, какие у нас отношения. Думаю, ты никогда никого не любил так, как мы любим друг друга. Судха — моя вторая половинка. Как я могла спокойно сидеть, когда ее свекровь и муж, похожий на дохлую рыбу, заставляли ее делать аборт?

— Не надо так заводиться, — сказал Сунил довольно мягко. — Тебе нельзя так волноваться.

— Не заводись! Не заводись! Ты бы тоже завелся, если бы кто-то попытался убить твою маленькую племянницу.

Сунил пропустил эту фразу мимо ушей и сказал:

— Но как она теперь собирается жить? Ты говорила, что ваши матери едва сводят концы с концами. Конечно, она не захочет быть обузой для…

— Конечно, не захочет! Она найдет работу.

— Какую работу? Она ничего не умеет делать, у нее нет никакого опыта.

— Она может, — тут я сжала виски пальцами, стараясь изо всех сил найти решение. — Она может шить одежду для какого-нибудь местного магазинчика. Ты даже не представляешь, какой у нее талант…

Сунил бросил на меня ироничный взгляд.

— Неужели ты думаешь, что всё так просто?

— Да, может, непросто, но в этом нет ничего невозможного. Я должна верить, что многое в этой жизни возможно, иначе как вынести невзгоды?

— Ну а что делать с людским клеймом? Тетя Налини сказала, что все начнут болтать про Судху.

Я вздохнула.

— Люди всегда болтают. Нужно просто не обращать на это внимания.

— Тебе легко говорить, Анджу. В Америке тебе такое не грозит, а Судхе придется сталкиваться с этим каждый день. Что у нее будет за жизнь? Она останется одна со своей дочерью на всю свою жизнь. Ну кто на ней женится после того, что она сделала? Она станет парией, отверженной…

Тут голос Сунила стал непривычно низким и глухим, в нем появились резкие нотки, словно ему было больно произносить эти жестокие слова.

Закрыв глаза и прижав к ним костяшки пальцев, я пыталась понять, что значил его изменившийся тон, но видела только одно: идущую по улице сестру, которая держит за руку дочку, а на верандах — перешептывающихся соседок, как дети бегут за ней следом, выкрикивая обидные слова.

— Может, ее мать была не так уж неправа, в конце концов, — сказал Сунил. — Может, аборт действительно был меньшим из двух зол.

Я уставилась на мужа, не веря своим ушам. Его слова, словно обретя форму, повисли в воздухе между нами темными тяжелыми тенями. Как плохо, оказывается, я знала этого мужчину! Как мало мы знаем мужчин, в которых безоглядно влюбляемся.

— Может, ты еще скажешь, что в требовании миссис Саньял сделать аборт не было ничего страшного? — наконец прошептала я. — Может, скажешь, что Рамеш сделал правильно, что встал на сторону своей матери? А может, ты сам захотел бы, чтобы я сделала аборт, если бы мы жили в Индии и я бы ждала не мальчика, а девочку?

— Анджали… — сердито начал Сунил, но я больше не могла его слушать.

Я выбежала из комнаты, хлопнув дверью. Я понимала, что была несправедлива к Сунилу. А если нет? Вопросы, как иголки, впивались в мою голову, причиняя боль. Как Сунил мог быть таким бесчувственным к Судхе, когда она оказалась в таком положении? Значило ли это, что он будет так же относиться ко мне, если я окажусь в беде? Любит ли он вообще меня? Что, если с нашим ребенком что-нибудь случится — будет ли он тогда любить меня? Может, это и были выдумки беременной женщины, но я ничего не могла с собой поделать.

А какие мысли появлялись в голове Судхи, которая проводила в одиночестве все свои ночи? Протягивала ли она во сне руку, пытаясь найти Рамеша рядом с собой? Скучала ли она по тому ощущению близости и тепла, когда тебя обнимает мужчина и ты, словно глина, принимаешь форму его тела. Не сожалела ли она уже о решении, которое я подсказала ей? Не проклянет ли она меня однажды, оглянувшись на свою жизнь, — как предостерегал меня Сунил?

Я больше не могла думать ясно. И утратила всякое представление о будущем.

Свернувшись калачиком на диване и немного дрожа от холода, потому что оставила одеяло в спальне, я закрыла устало глаза и шептала про себя: «Пожалуйста, пожалуйста, дай мне поспать».