Небо цвета надежды - Амита Траси

– Ох, я очень сочувствую! Почему ты мне прежде об этом не рассказывал? Мы же знаем друг дружку почти два года!

Он улыбнулся.

– Ты не спрашивала. А мне казалось, что подробности моей жизни тебя едва ли заинтересуют.

Повисло неловкое молчание. Значит, я так упивалась собственной болью, что про него мне даже спросить было недосуг. Разумеется, я часто раздумывала о причинах, побудивших уличного отморозка отказаться от привычной жизни и стать социальным работником. Но почему он вдруг так изменился, я никогда не спрашивала. Наверное, мои мысли занимала только Мукта. Ведь я и о себе ему не рассказывала, боясь, что это лишь разбередит мои раны.

– Так расскажи про себя, – сказал Раза.

– Что рассказать?

И в ту минуту мне вдруг захотелось рассказать ему обо всем – выплеснуть все, что я удерживала в себе, все, что так оберегала. Я рассказала ему о папе, о счастливых днях детства, проведенных вместе с Муктой, о похищении и о том, как я спланировала его, об отчаянии, охватившем меня, когда мы уехали из Индии, и о том, как в Америке горе заставило папу замкнуться, а еще о надежде, пробудившейся в душе, когда я познакомилась с Брайаном.

– Мы с Брайаном встретились на вечеринке, куда меня затащила Элиза, моя подружка. Вначале у меня появилось ощущение, будто у нас много общего… Но ничего не вышло.

Я рассказала про тот вечер, когда папа повесился.

– Как бы то ни было, – проговорила я, вытирая глаза, – после похорон я нашла в ящике папиного стола документы. И поняла, что должна вернуться и разыскать Мукту.

– Жаль, что тебе пришлось это увидеть, – сказал Раза.

– Это не все. – Я на секунду умолкла. – Когда я ездила в деревню, бабушка рассказала мне кое-что о папе… У него была связь с деревенской проституткой, и может статься, что Мукта… – я глубоко вздохнула, – его дочь.

– То есть Мукта – твоя единокровная сестра? – Его брови поползли вверх.

– Если бы я знала!

Насколько же мне стало легче, когда я все рассказала! Ресторанчик давно закрылся, а мы даже не заметили. И тут блеснули первые лучи солнца, словно чтобы рассеять мои печали, возродить во мне надежду. Мы с Разой всю ночь проговорили о наших судьбах и наших тревогах. Больше двух лет я будто смотрела на жизнь со стороны, наблюдая за ее течением, и сейчас, когда, судя по всему, надеяться было не на что, сдаваться я не желала. Удивительно, но впервые за долгое время одиночество отступило.

Октябрь 2006

В то утро меня рано разбудил Навин – он нетерпеливо забарабанил в дверь, а когда я открыла, заговорил быстро и сбивчиво:

– Папа в больнице, и врачи говорят, что дело серьезное. Сможешь его навестить? Он давно хотел тебе кое-что рассказать.

– Ну разумеется! – Я принялась собираться. – Как он себя чувствует?

– Пока опасность миновала, но доктора говорят… – его голос дрогнул, – что это может случиться в любой момент.

Прошло почти два года с тех пор, как я увидела изможденного дядю Анупама, неизлечимо больного раком. Иногда я улучала минутку и забегала к нему, сидела рядом и читала ему вслух. Мы предавались воспоминаниям и беседовали о папе. Порой дядя Анупам растерянно смотрел в пространство и говорил, что должен мне кое о чем рассказать. Но когда я пускалась в расспросы, он замыкался в себе. Я не настаивала – думала, его сознание помутилось от болеутоляющих. Навин тоже соглашался со мной, и я удивилась, что сейчас он вдруг изменил мнение. Я надеялась, что дядя Анупам все же найдет в себе силы рассказать мне свою тайну. Будет жаль, если он уйдет, как папа, не облегчив свою душу.

Перед выходом я позвонила Разе и попросила заехать за мной в больницу, чтобы потом вместе отправиться в приют. Больница располагалась между рынком и строительной свалкой. Внутри пахло антисептиком, мимо сновали врачи и медсестры. Глядя на белые стены, я вспомнила времена, когда мы с папой, охваченные безумием, обивали пороги таких же больниц, пытаясь отыскать ааи.

– Палата тридцать восемь, – сказал Навин. Он переступил с ноги на ногу и вызвал лифт.

Я положила руку ему на плечо.

– Нет-нет, я не волнуюсь. С папой сейчас Вибна, моя жена. С ним все будет хорошо. Я это знаю. Знаю, – повторил он. – Ох ты, чуть не забыл! – воскликнул он, когда я уже вошла в лифт. – Мне нужно сбегать за лекарствами. Я скоро вернусь. Палата тридцать восемь, запомнила?

По его взгляду, по тому, как он прятал лицо, я догадалась, что ему хочется остаться наедине со своим горем. На третьем этаже я вышла и зашагала по коридору, высматривая дядину палату. Мимо пробежала медсестра, уставшие посетители, сидящие вдоль стен, смотрели мне вслед.

Палата тридцать восемь находилась в самом конце коридора. Я остановилась около двери, глядя на лежавшего в кровати дядю Анупама. Из носа у него торчали трубки. Вибна, жена Навина, сидела рядом с вязаньем в руках. Я вошла в палату, Вибна подняла взгляд, а дядя Анупам слабо махнул рукой, показав на стул. Вибна придвинула стул к кровати.

– Он хочет, чтобы ты села, – объяснила она, словно я была не в состоянии его понять.

Я села и взяла дядю Анупама за руку.

– Дядя, почему никто не сказал мне, что вам стало плохо?

Слабо улыбнувшись моей наивности, он попытался что-то проговорить, но лишь захрипел. Я дала ему отхлебнуть воды и оглянулась – в палату вошел Навин и остановился рядом с женой. Оба смотрели на меня растерянно, будто не видя.

– Мы подождем в коридоре, папа хочет поговорить с тобой наедине. – И Навин показал на отца.

– Твоя бабушка, наверное, обо всем тебе рассказала, – вздохнул дядя Анупам.

Я кивнула.

– Знаешь, по-моему, твой папа так до конца и не был уверен, что отец Мукты – он. Я говорил ему, чтобы он отпустил этого ребенка… просто оставил ее в детском доме или еще где-нибудь. Но твой отец всегда считал себя спасителем. Однажды он даже закричал на меня – сказал, что Мукта вполне может быть и моей дочерью. Ведь как ни крути, а в нашей деревне с матерью Мукты спали почти все мужчины. И никто не знает… кто у таких детей… отец.

– Ааи думала, что Мукта – моя единокровная сестра. Наверное, она была уверена. Я не знаю… – мягко проговорила я.

– Это я во всем виноват… в том, что произошло, – запинаясь, перебил меня дядя Анупам. – Мне ни за что на свете не следовало… соглашаться на это.

– На что, дядя Анупам?

– Когда мать Навина… умерла, я решил исполнить ее волю… и сделать из Навина блестящего музыканта. Я… я на все был готов – только бы ее мечта сбылась. Я желал этого, желал так сильно… и желание ослепило меня.

Для меня это секретом не было.

– Это не страшно, – сказала я и вытерла выступившую в уголке его рта слюну.

– Но сколько я ни силился, Навин никак не дотягивал… до нужного уровня. Я… я понимал… что ему надо дополнительно позаниматься… с лучшим преподавателем. И только так я сделаю из него такого музыканта… какого стремился. – Он закашлялся. – Вот только… дела у меня шли не очень… И я не мог себе позволить… Хорошие учителя обходятся так дорого. Я взял взаймы крупную сумму… у одного человека, который утверждал, что ссужает деньги без процентов. Отчаяние совсем лишило меня разума… Спустя несколько месяцев этот человек прислал ко мне головорезов, а те… потребовали вернуть в три раза больше. И тогда я понял… глупец, я одолжил деньги у бандитов… и рисковал жизнью собственного сына. И вот… однажды вечером я возвращался домой… и в переулке меня кто-то окликнул. Какой-то незнакомый мужчина… Он сказал, что поможет мне… И я решил, что Господь послал мне спасение. Этот человек… бандит… подошел ко мне… выплюнул паан и сказал, что знает, как мне нужны деньги. И еще сказал, что от меня только и требуется, что помочь им выкрасть девочку. Сперва я отказался… сказал, что на преступление не пойду. Разве мог я разрушить жизнь совсем юной девочки… Этот мужчина… он шел следом… и предлагал представить жизнь… без Навина… если его убьют… из-за того, что я по собственной вине не смогу отдать деньги… «Постарайся на этот раз сделать по уму» – так он сказал.