Игра в классики на незнакомых планетах - Ина Голдин

И тогда кто-то – ей хочется сказать «там, внизу» – или уместнее было бы «там, наверху»? – кто-то в том мире берет перо и, будто кистью, начинает потихоньку придавать твоему смутному силуэту четкие очертания, раскрашивать твой декор, и ни ты, ни он не виноваты, если красок не узнать. Это не твоя жизнь – но зато тебя упорядочили. Додумали. Довели до конца. Что в обычной жизни случается редко, Бог просто обрывает нитку, не позаботившись закрепить.

Но в какой-то момент книгу откроют и начнут поглощать историю, и где-то, глубоко спрятанные среди страниц, обязательно таятся слова, какие ты сказала когда-то, выражение лица, которое у тебя было, когда взгляд ничего не подозревающего автора набрел на тебя – и вдруг просветлел, сосредоточился; событие, что реально произошло в твоей жизни. И когда читатель находит это реальное доказательство твоего существования, ты вздрагиваешь. И оживаешь.

Так, она думает, все и происходит.

* * *

Иногда она кажется себе такой же странной, как этот несчастный мистер Смит с кусками чужих миров, с которыми она не знает что делать, с уверенностью, что когда-то она умерла, и еще хуже – с уверенностью, что жила когда-то.

«Самое наше нутро они не могут изменить…»

Как знать, ведь и Питер, и милая Салли, и даже король с королевой у себя во дворце – часть ее глубинного, и кто его вписал в самое ее нутро? Разве она знает?

Что-то мешает ей почувствовать себя настоящей, но что-то и противится тому, чтобы признать – она плод чьего-то воображения. Так ведь и вправду рискуешь сойти с ума.

Она будто хочет взлететь; и чего-то, какой-то малости не хватает, чтобы полететь самой, приходится доверять бумажным крыльям.

Не то что бы она часто думала об этом, приписанные ей люди, обязанности – даже ощущения, если на то пошло, – не оставляют ей достаточно времени. Но иногда она спрашивает себя – какие цели может преследовать человек, дарящий ей один за другим такие вот бесконечные дни, без четкого сюжета, как у других? Стоило ли оно того, на самом деле?

Лондон вечером действительно прекрасен. И она рада, что позволила себе эту прогулку. Кларисса останавливается у торговца газетами, поглядеть открытки. Раскрашенный в хрупкие цвета фотографический Лондон уже никогда не станет настоящим, так же как и Лондон, в котором она живет.

* * *

– Миссис Дэллоуэй? – нетвердый голос у нее за спиной. – Кларисса… Дэллоуэй?

Она оборачивается. Высокая длинноносая женщина смотрит на нее во все глаза. Кларисса пытается вспомнить, где ее видела, хотя знает, что – нигде.

– Миссис Дэллоуэй? – Руки женщины нервно скользят по юбке, как у провинившейся школьницы. – Я… Вирджиния.

* * *

Качели куда-то подевались из сада, теперь Кларисса с Вирджинией сидят в садовых шезлонгах, уже немного рассохшихся.

Люси приносит чай, и Вирджинию трогают до слез наивный бело-голубой узор на чашках, и прилипшие изнутри к бокам чаинки, и неодобрительный вид служанки.

«Это все я сделала. Я, одна».

Она пока мысленно прощупывает себя, как заботливый доктор прощупывал бы после падения с высоты: ничего не сломано? Она ведь упала. Но, сколько она ни исследует, непоправимых изменений не находит. Чувствует только облегчение. Несильный укол совести – она оставила Леонарда. Но, раз она здесь, о них с Леонардом кто-нибудь напишет. Этой мыслью Вирджиния будто снимает с себя ответственность.

А она еще обвиняла Бога в расточительности. В том, что он выбрасывает души, даже как следует не наигравшись.

Кларисса следит за ее растерянностью со смутным удовольствием, будто Адам, заставший Господа за игрой в бирюльки.

– А вы думали, откуда все это берется? Из вашего воображения?

Но Вирджиния уже почти освоилась, ей начинает нравиться идея этакого мутного озера, наполненного идеями и мирами, куда автор запускает удочку, чтоб выловить деталь и характер.

Закуривает. Расслабляется.

Как бы то ни было, она в раю.

Кларисса наклоняется, не присущим ей свойским жестом берет у женщины сигарету, затягивается. Ей немного страшно – теперь, когда они до такой степени близко, как можно будет разобрать, где ее мысли и ее слова, а где – Вирджинии? С другой стороны, она рада узнать кого-то, кто может понять шарм ее простого дня.

И еще – она чувствует себя освобожденной.

– Но ведь это не так плохо, – говорит ее автор, улыбаясь острой, вовсе не женской улыбкой. – Жить здесь… в садах вдохновения… И потом – все равно остаются непрописанные финалы.

Вирджиния думает о тех, кого убивают. Кому придумывают историю еще более никчемную, чем была у них на самом деле. Помещают в не приспособленный для выживания мир. Искажают навсегда, грубо, изгибая, изламывая, ничего на самом деле не зная. Она и раньше ощущала себя ученым, ради эксперимента хладнокровно заражающим мышей смертельными болезнями. Но сейчас она – будто Мэри Шелли, припертая к стенке своим Франкештейном (и кстати о Франкенштейне и Шелли – они здесь? Спросить бы…).

Вдалеке приглушенно бьют часы.

Теплая рука Клариссы ложится ей на плечо.

Где-то там писатель по имени Майкл смотрит на заправленный в машинку чистый лист, потом, кивнув своим мыслям, печатает первую фразу: «Она торопится прочь из дома, одетая в теплое, не по сезону, пальто».

– Да снимайте вы это, Вирджиния, – спохватывается Кларисса, – у нас жарко.

Вдалеке неопределенно шумят каштаны.

Миссис Дэллоуэй думает: хорошо, что я купила цветов.

Примечание автора

Вообще ужасно неблагодарное это дело – пытаться вспомнить, откуда пришел, или, вернее, «нашел», на тебя той или иной рассказ. Об этом я помню только, что начался он с первой фразы (и да, я знаю, что первая фраза не моя). Потом уж стал разворачиваться перед глазами этот мир «бесконечной книги», параллельный нашему, мир, где живут те, кто рано или поздно становятся персонажами, и откуда авторы черпают свои сюжеты, – и эту книгу мы все пишем один за другим и, возможно, когда-нибудь и сами в нее попадем.

В маленьком городе Эльсиноре закрывались магазины. Наступал тихий скучный вечер. Гамлет носком кроссовки пнул банку от кока-колы, затянулся и сказал:

– Вот, значит, пришили они папашу.

Горацио отобрал у него косяк, втянул дым в тощую грудь и долго держал. Сказал, выдохнув:

– Не долби мозги.

Они сидели на каменной скамейке недалеко от торгового центра. На улицах не было ни кошки.

– Чтоб я сдох, – побожился Гамлет. – Он мне сам сказал.

– А-га… – Горацио проследил за растворяющейся в воздухе струйкой дыма. Все происходящее интересовало его умеренно.