Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации - Елена Прудникова

…На всех местных уровнях – от сел до уездов – формировались так называемые коммунистические отряды, которые боролись с повстанцами, как умели. Умели они не очень хорошо, ибо вооружены были как придется, дисциплина и командование пребывали на том же уровне. Зато у них прекрасно получалось мешать центральной власти, путаясь под ногами у военных и устраивая расправы со сдавшимися повстанцами.

Например, любимой мерой в борьбе с бандами был так называемый двухнедельник, в течение которого все вышедшие из лесу рядовые бандиты получали полное прощение – мера в отношении уставших шататься по лесам дезертиров чрезвычайно эффективная. Советская власть слово держала, лесные сидельцы возвращались домой, и тут за них брались местные борцы с бандитизмом, которым никто не указ. Советская власть простила – ну и что? А мы не простили!

И ведь их тоже можно понять! Если вспомнить, как поступали бандиты с семьями коммунистов.

Из доклада члена тройки Тюменской Губчека по проведению двухнедельника добровольной явки бандитов в Тюменском уезде А. Семеновича. Начало августа 1921 года:

«При такой ликвидации восставших крестьян нельзя было ожидать скорой ликвидации, ибо красноармейские[167] части, занимая ту или иную деревню, творили недопустимые явления: обыски, грабежи, убийства, не говоря уже о грубом обращении… А если брали в плен, то оставляли живыми не более 10 %. Из этого видно, что мщение, озлобление было развито до крайности.

Рассматривая этот вопрос с другой стороны, дабы не было суждения одностороннего, указываю, что, по моему заключению, было такое мнение потому, что в подавлении восстания участвовало большинство местных, политически плохо воспитанных. С занятием той или иной деревни, из которой он сам, и видя, что его семейство исказнено, хозяйство разграблено, начинал мстить, а товарищи помогать…»

В подавлении восстания участвовала еще и армия. Там были свои особенности. Военные вообще не очень годятся для такого дела, поскольку изначально заточены на уничтожение всего, что движется, а воюющая армия еще и рефлексы соответствующие имеет. Именно армия большей частью жгла села – и не для назидания, а по сугубо тактическим соображениям: если противник выстроил оборону с опорой на населенный пункт, или, попросту говоря, засел в избах и палит из окон. Но основная беда была в том, что армия также действовала по собственному плану.

Из политического отчета Тюменского губкома РКП(б) в ЦК и Уральское бюро. Вторая половина августа 1921 года:

«К концу двухнедельника удалось добиться некоторого подобия единства командования. Губерния была разделена на три боевых участка, нами были сообщены начальники участков и расположение их штабов, но тем не менее, эта мера не внесла никакого изменения в тактику командования. Оно по-прежнему не понимало и не понимает сейчас партизанского характера борьбы… Оно борется по всем правилам стратегии, наступает, ведет разведку всех видов, и из того ничего не получается, кроме бессмысленного гоняния бандитов с места на место…

И на это положение губком и губисполком… не имеют возможности ни в какой мере влиять. Достаточно указать, что начдив, командующий вооруженными силами в губернии, приглашенный телеграфно председателем губисполкома для переговоров и координации действий, не счел нужным не только приехать, но даже ответить…»

То есть, как видим, понты у начдива такие, словно бы он командует элитными частями. Между тем то, что бродило по губернии под красными знаменами, имело характер весьма специфический. Хотя… черт его знает, о ком следующая выдержка: о подразделениях РККА или местном ополчении? Или же обо всех сразу? Попробуй пойми их терминологию…

Из информационной сводки Тюменской Губчека за 1 июня – 1 августа 1921 года:

«Настроение красноармейцев войсковых частей губернии неудовлетворительное. Коммун. части, единственно представляющие реальную силу губернии, за отсутствием и недостатком обуви, обмундирования и др., а также отсутствием политработы в частях, разлагаются. Разнузданность и полное отсутствие дисциплины и политработы среди кр-цев дают себя чувствовать, особенно среди крестьянских масс. Действующие части по ликвидации бандитизма, в силу изложенного, производят массу мародерства и грабежа, обирая крестьянское население. С 25 на 26 июля красноармейцы конной сотни 256-го полка в селе Лыбаево Ялуторовского уезда производили самочинные захваты упряжи, повозок, фуража и пр. изымали съестные продукты со взломом замков, угрожая оружием. У гр. Ченягина, сломав два замка, забрали масло, яйца, сметану, хлеб, у Тихонова зарезали 3 гусей, у гр. Медяковой унесли все съестные продукты и зарезали двух овец. Под силой оружия гр. Муратову вынудили готовить ужин, по окончании которого остатками сметаны и проч. вымазали стоящую кузницу».

Кузницу сметаной мазать – это, конечно, лишнее. Но и кинуть камень в раздетых и голодных красноармейцев за то, что они занимаются самоснабжением, тоже рука не поднимается. Вы себя-то на их место поставьте! Неужели войдете в деревню, по которой гуси ходят, и будете делить на двоих корку черствого хлеба?

«Красноармейцами того же полка в этом же селе Лыбаево произведены у граждан самочинные обыски, за что предволисполкома арестовал виновников и отправил в г. Ялуторовск с милиционером. Попавшиеся навстречу кр-цы того же полка освободили сослуживцев, обезоружив милиционера. По приезде в село пытались арестовать председателя волисполкома, последний скрылся бегством. По убегающему кр-цы открыли стрельбу, но убегающий скрылся благополучно»[168].

Ну прямо-таки сельская идиллия, не находите?! Жаль, автор не отмечает выпитое всеми сторонами количество самогонки…

На этом можно бы и закончить, но как обойтись без Тамбова и будущего «красного маршала» Тухачевского, по поводу которого наши правозащитники никак не могут договориться: то ли он белая и пушистая жертва злодея Сталина, то ли кровавый отморозок.

Родина волков была самой богатой из доставшихся большевикам губерний и самой неспокойной. Уже в аграрных волнениях начала века участвовали в разных уездах от 75 до 100 % сел, и четверть выступлений сопровождались захватами и «разборами» помещичьих усадеб. Первое послереволюционное восстание вспыхнуло в Тамбовской губернии еще летом 1917 года, и с тех пор пожар так и не утихал. Банды там не переводились никогда. Они не могли перевестись в губернии, где насчитывались десятки, а в самые урожайные на уклонистов времена и сотни тысяч дезертиров, и далеко не все сидели на печке, а многие и бродили с ружьем. Летом 1919 года им оказал спонсорскую помощь взявший Тамбов белый генерал и казачий атаман Мамонтов – передал захваченное оружие, которое его казаки не могли увезти с собой. Чтобы помощь не пропала даром, атаман всячески поощрял создание «отрядов самообороны», а заодно и грабеж казенного добра. Впрочем, после ухода Мамонтова количество дезертиров, как обычно после соприкосновения населения с «освободителями от большевизма», резко уменьшилось. Но когда вернувшаяся большевистская власть стала отбирать как оружие, так и награбленное, население снова обозлилось, и все вернулось на круги своя.