Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации - Елена Прудникова

«Первые два дня население ни во что не посвящали… Все ходили в недоумении, даже и большинство солдат. На третий день были устроены митинги в городе, на которых выступали присоединившиеся к Сапожкову… причем в это время были выброшены лозунги: „Долой примазавшуюся к советской власти белогвардейщину!“, „Долой диктатуру коммунистической партии!“. Требовалось немедленного отстранения от должностей и предания суду всех „замаскировавшихся врагов народа“ и т. п…

Между тем выяснилось, что сформировать стрелковые полки не удалось, а также не удержать г. Бузулука в своих руках. Все пехотные отрядики, которые наспех вооружались и отправились против правительственных войск, были только до первой стычки, после чего сдавались или разбегались, да и со стороны кавчастей появились отдельные случаи перебежек и дезертирства куда попало. Сапожков и Зубрев продолжали пьянствовать, причем Сапожков напивался к вечеру, а Зубрев круглые сутки был без сознания, в каком виде и попал в плен под дер. Котлубановской отряду Штильмана…»

Дальнейший рассказ о злоключениях «армии Правды» содержит в себе описания бессмысленных перемещений и беспробудного пьянства и вполне определяется выражением автора: «Хаос был полнейший».

«Вообще во всей этой истории так много странного, что, если опросить всех, что думали вы, когда начинали все это, и что думаете дальше, ответ, по-моему, будет один: „Не знаю“. Вряд ли кто, кроме разве Сапожкова, отдавал себе отчет, что делал. Мое личное мнение о Сапожкове – это то, что он человек с больными нервами, хотя и служивший с 1917 г. Советской власти, но со взглядами правее, чем РКП, да еще страшно раздраженный вмешательством политработников в дела, которые подчас их совсем не касались, да плюс к этому ежедневная выпивка. Мне думается, что он хотя и поднял восстание, но и сам на успех не надеялся, а так – насолить всем, а потом сбежать с несколькими верными людьми…»[159]

Строго говоря, сапожковское восстание нельзя причислять к крестьянским. Автор показаний, штабной работник, который должен все же понимать, что происходит в его собственной части, пишет в качестве резюме: «Те, от кого зависели все эти перемещения должностей, допустили огромную ошибку, что ударила по больному месту, и, мне кажется, что не трогай Сапожкова, Зубарева и других, с которыми люди сжились в боях и невзгодах, Республика не потеряла бы бригаду солдат, рвущихся в бой, как один все, спаянных революционной дисциплиной… и не видела бы тех убытков, которые принесла эта ненужная бесцельная бойня, не потеряла бы миллионы… Взять, как пример, командира бригады Зубрева Федора Андреевича… это человек, который отбывал 3 года в Киевской крепости… за политические убеждения, в 1917 году с марта был выборным в комитетах, первым снял корпус… с позиции, не дал ему идти на Петроград во время наступления Корнилова… организовал из своих односельчан отряд в феврале 1918 г. и с того момента борется не покладая рук… Он крестьянин из бедноты, и неужели же он контрреволюционер, а такие, как он – были все: кто же прав и где правда?»

В том-то вся и беда, что не были они контрреволюционерами, а совершенно наоборот. Если крестьяне протестовали против беспорядка, то этим как раз не нравилось то, что правительство стало наводить порядок. Ну а способ выражения недовольства был для того времени стандартным. А если бы товарищ Зубрев оказался не в армии, а, скажем, командиром продотряда или отряда по борьбе с дезертирами – как бы он действовал?

То-то же…

В условиях кризиса государственности принципом реального гуманизма является политика, ведущая к минимуму страданий и крови, а не к их отсутствию.

Сергей Кара-Мурза. Советская цивилизация

Теперь поговорим о мерах подавления восстаний – как технологии, так и эксцессах. И снова возьмем за образец не мораль мягких диванов, а реальную практику Гражданской войны. Восстания ведь вспыхивали не только в красном, но и в белом тылу.

И. о. губернатора Енисейской губернии генерал-лейтенант Розанов приказывал:

«Начальникам военных отрядов, действующих в районе восстания:

1. При занятии селений, захваченных ранее разбойниками, требовать выдачи их главарей и вожаков: если этого не произойдет, а достоверные сведения о наличности таковых имеются – расстреливать десятого. (В случаях, когда речь идет о каких-то категориях населения, это оговаривается: „все мужское население“, „все взрослое население“. Здесь этого нет – стало быть, каждого десятого, включая женщин и детей? – Е.П.).

2. Селения, население которых встретит правительственные войска с оружием, сжигать; взрослое мужское население расстреливать поголовно; имущество, лошадей, повозки, хлеб и так далее отбирать в пользу казны… (А женщин и детей бросать умирать с голоду на голой земле? – Е.П.)

6. Среди населения брать заложников, в случае действия односельчан, направленного против правительственных войск, заложников расстреливать беспощадно»[160].

Здесь уже немало рассказано про красных, чтобы понять, что любой большевистский деятель, отдавший подобный приказ, уже через день-два (следствие тогда было скорым) стоял бы перед ревтрибуналом, даже если бы речь в приказе шла только о взрослых мужчинах.

В прочитанных «красных» документах свидетельства о расстреле женщин попадаются, но крайне редко, что же касается детей – дети были неприкосновенны. В сборнике, посвященном крестьянскому движению в Поволжье, есть несколько следственных документов по делу о том, как продотрядовцы в ходе работы даже не избили, а просто ударили двоих крестьянских мальчишек. И ведь всерьез разбирались, с многочисленными свидетельскими показаниями! Свидетельств об убийствах детей просто нет – за исключением случаев, когда отряды стреляли по толпе, тут уж пуля не разбирала. Может, и были, не спорю – но мне не попались[161]. Села жгли, но не для устрашения, а обычно в тех случаях, когда в домах засели оборонявшиеся бандиты и, раз или два, в порядке охраны путей сообщения. Правда, остался еще командир Черемухин – но по какой причине он устраивал «иллюминацию», неизвестно.

Самым устрашающим из попавшихся мне красных эксцессов был массовый расстрел в селе Бакуры Саратовской губернии. В начале марта 1919 года в этом селе были убиты трое советских работников, после чего туда явился карательный отряд под командованием военкома по фамилии Дворянчиков. Военком, не заморачиваясь ни санкциями, ни следствием, приказал арестовать всех мужчин, причастных к убийству, после чего их вывели в ближайший овраг и порезали из пулемета.

Дальнейшая судьба командира отряда не совсем понятна. В примечании к рассказу о событиях в Бакурах утверждается, что он был переведен на другую работу и впоследствии сошел с ума. То, что следствие по расстрелу было проведено – известно (впрочем, зная большевистские нравы, сомневаться в этом не приходится). Состоялся ли трибунал – непонятно. Мы не знаем, кто были эти убитые совработники, как их убивали и с чего вдруг озверел до тех пор совершенно адекватный военком[162]. Возможно, это преступление в состоянии аффекта или Дворянчиков уже тогда был не совсем нормален и судить его не стали…