Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации - Елена Прудникова

Самое рядовое описание конкретных событий в каком-то месте обвинительного заключения: „Тогда пьяная разнузданная банда стала зверски пороть крестьян, насиловать женщин и девушек и рубить крестьян, невзирая на пол и возраст, да и не просто рубить, – заявлял свидетель Довбня, – а рубить в несколько приемов: надрубят руку или ногу, затем разрежут живот и достанут оттуда кишки, а то кишками-то учнут детей душить“… По словам свидетеля Турчинова, ворвавшись в крестьянскую хату, анненковцы, если в хате были дети-младенцы, всегда насаживали ребенка на штык и поджаривали его в печи. Вообще, в живых оставались только те, кого анненковцы заставляли закапывать казнимых живьем в землю. Последних могли, куражась, и наградить»[154].

И напоследок предельно простое свидетельство с судебного процесса над Анненковым, состоявшегося в 1927 году:

«Перед судом – свидетельница Ольга Алексеевна Коленкова, пожилая крестьянка. Из-под линялого ситцевого платка выбивается седая прядь. Бугристый шрам пролегает через всю щеку. Она говорит медленно, трудно.

– Белые, вот его молодчики, – указывает она на атамана, – убили у меня двух старших сынов. Одному было двадцать два, другому – пятнадцать. А меня привязали за ногу к конскому хвосту. И погнали лошадь в сторону камышей. (В руках я малых детишек своих держала.) Всю спину до костей мне ободрали. Как я в памяти осталась – не знаю. Чую, остановилась лошадь, и кто-то отвязал меня. Потом услышала: „Иди за нами“. Я поняла, повели кончать. Привели в камыши, я перекрестилась, легла от слабости. Если бы это было днем, может быть, и прикончили меня, но это была ночь, ничего не видно… У одного ребенка, у мальчика, руку отрубили, так он и умер потом в больнице.

– Сколько ему было лет? – спрашивает председательствующий.

– Два годика, а второму четыре. Второму перебили спинку. Сейчас он горбатый… А дальше что было, не знаю… Без памяти упала… И жива осталась. Забыли, видно, про меня, покуда детей мучили…»[155]

Не обязательно именно эта публика развлекалась и в недрах крестьянских восстаний – да и зверства там были все же менее изобретательными. Но они устанавливали планку, верхний уровень изуверства, к которому подтягивались остальные палачи, а вслед за ними и красные – как удержишь?

* * *

…А мы ведь еще забыли про армию, которая тоже не прочь была побунтовать. В Тюмени, например, восстание опиралось на расположенные вдоль железной дороги части полевого строительства. Ну, это, впрочем, другая история – у строителей всегда было повышенное количество спецов, а данный контингент изначально склонен к изменам. Сие лишний раз доказывает, что восстание было не спонтанным, а заранее подготовленным, раз сумели договориться с военспецами.

Но вот вполне «народная» часть – Туркестанская дивизия под командованием Александра Сапожкова. Ее мятеж был вызван, как пишется в предисловии к сборнику документов «Поволжье», «растущим недовольством крестьян продолжающейся гражданской войной и политикой военного коммунизма».

Мятежный комдив и в самом деле был по происхождению крестьянином, а кроме того, еще и левым эсером. Но документ, приведенный в том же сборнике, свидетельствует, что дело тут не в военном коммунизме и уж тем более не в войне, против которой доблестные краскомы ничего не имели. Причина куда проще. Туркестанскую дивизию, воинскую часть, окрыленную и отягощенную всеми славными боевыми традициями РККА, решили перебросить на польский фронт. И по этой причине начали строить.

Из показаний бывшего помощника начальника штаба 2-й Туркестанской дивизии Е. Хорошилова. 7 августа 1921 года:

«…У Сапожкова с первых же дней шли крупные нелады с подивом[156] дивизии, которые особенно обострились во время стоянки дивизии в Пугачевском уезде, когда в г. Пугачев приезжал ревтрибунал Заволжского военного округа, поарестовавший много лиц из комсостава за драки и пьянство, которое, кстати, благодаря общему кумовству, каралось не особенно строго. Комбриг Зубрев, со слов Сапожкова, объяснил эти нелады с политическими работниками дивизии тем, что „пришлют молокососов, соскочивших со школьной партийной скамьи с правом учить других, контролировать и арестовывать. А где же они были, когда в восемнадцатом году мы выходили с голыми руками против буржуазии… (и т. д. и т. п. – Е.П.)“. Намека на восстание никогда не было. Все ограничивалось лишь разговорами. Мнение большей части комсостава и красноармейцев было на стороне Сапожкова и Зубрева[157], так как большая часть дивизии была с ними еще с начала 1918 г. на Уральском и Южных фронтах».

10 июня дивизию перебросили в Бузулукский уезд, где ее собирались довооружить и отправить на польский фронт. Идея воевать понравилась всем. Однако в начале июля пришло известие, что Сапожкова и Зубрева должны сменить… Командование понять нетрудно: отправлять эту гоп-команду на польский фронт смысла не имело, особенно с учетом уже находившихся там буденновцев. Не дай бог, пересекутся с какой-нибудь дивизией из Первой Конной да начнут выяснять, кто круче…

Более того, «стало известно, что решено оздоровить весь комсостав дивизии последовательной сменой и назначением новых людей. В дивизии народ, сжившийся со своими командирами в боях, невзгодах двухлетней гражданской войны… заволновался. Носились слухи, что всех новоузенцев[158] по прибытии на фронт разгоняют по другим частям, комсостав снимут с должности. Сапожков в то время усиленно пьянствовал и, мне кажется, под давлением алкоголя и решился на свою авантюру. Он стал потихоньку объезжать полки, говорил как бы в подтверждение всех нелепых слухов, винил во всем политработников вообще, изменивших политику 1918 г., и политработников дивизии в частности. Было, кажется, несколько тайных собраний комсостава… На этих собраниях были вынесены резолюции: „Да здравствуют борцы 1918 года!“, „Долой спецов!“, и было решено оказать вооруженный протест, но крови не проливать».

Как видим, ничего общего с крестьянскими делами сей протест не имел. Подобным же образом примерно в то же самое время едва не взбунтовалась Первая Конная, и тоже по причинам конфликта с «комиссарами», имевшими наглость запретить грабить местное население.

14 июля Туркестанская дивизия двинулась на город Бузулук, каковой практически без сопротивления захватила, разоружив гарнизон. Дивизию переименовали в «армию Правды», а поскольку она являлась кавалерийской, решено было сформировать для «армии» и стрелковые полки. Сапожков потребовал переговоров с командующим Заволжским ВО Авксентьевским – хотел, по-видимому, выдвинуть какие-то требования. Но пока налаживали связь, он успел напиться и, когда его позвали на переговоры, заявил, что говорить уже поздно.