Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин

Все расставлялось по положенным местам. Спорить с союзниками на высшем уровне не принято. Для этой не слишком благодарной миссии назначали эмиссаров. Их легче поправлять или, когда возникает нерасчетный оборот, дезавуировать.

В Шенефельде меня встречает П. А. Абрасимов. Неизменно энергичный, говорит рубленым слогом, который невольно побуждает собеседника прислушиваться. Посол вжился в обстановку. Его особенно занимают дворцовые тайны, и тут он – кладезь подробностей. Узнаю, что В. Ульбрихт не совсем здоров и примет меня в загородной резиденции, что друзья знают о факте моих встреч с Э. Баром, хотя, судя по всему, еще не подобрались к их содержанию, что настороженность в руководстве СЕПГ по отношению к социал-либеральной коалиции усугубляется.

П. А. Абрасимов предлагает взять переводчика посольства «с учетом важности предстоящего разговора». Благодарю посла за заботу. Именно с учетом важности и деликатности обмена мнениями не следует расширять круг участников и вести записи. Появление А. Тарасова вызовет присутствие на стороне друзей знатока русского языка. Доверительность от этого не выиграет.

В 10.00 я в Вандлице. Это мой первый и единственный приезд в район расположения загородных вилл руководителей ГДР. Все в поднебесье, повторюсь, относительно. Не буду сравнивать Вандлиц с Кэмп-Дэвидом, Чеккерсом или Фонтенбло. Замечу лишь, что в ГДР была избрана, наверное, не самая разорительная модель обустройства быта и охраны высшего политического звена. И, вернувшись в Москву, при докладе Брежневу и Громыко я помянул Вандлиц как показатель умения считать. Особого интереса эта часть моего сообщения, правда, не вызвала.

С В. Ульбрихтом мы были знакомы с 1950 г. Правильнее сказать, знали о существовании друг друга, ибо, хотя меня несколько раз представляли лидеру ГДР, сомневаюсь, чтобы его заинтересовал рядовой сотрудник Советской контрольной комиссии. С начала 60-х гг. контакты стали регулярнее, а летом 1964 г. Ульбрихт удостоил меня похвал в разговоре с Хрущевым за совместную с М. Колем работу над текстами документов, подписанных по итогам визита в Советский Союз партийно-правительственной делегации ГДР.

Это говорю на тот случай, если у кого-то возникнет искушение упрекнуть меня в стремлении подровнять воспоминания под нынешние стандарты. Я не был противником ГДР, не находил, что в состязании систем Германская Демократическая Республика заведомо попадала в положение обреченного. Судя по финалу, это видение можно назвать наивным. Мне же представлялось, что в двух конкретных случаях социалистической идее давалась возможность раскрыть свои потенции: в Чехословакии, государстве с едва ли не самым высоким уровнем материального благосостояния в довоенной Европе, и в ГДР, когда три державы вкупе с влиятельными кругами самой Западной Германии сделали раскол страны совершившимся фактом и принялись перевооружать ФРГ.

Что до двух Германий, моя посылка была незатейливой. Части некогда целого стартуют с примерно равной отметки в новую жизнь. Конечно, одно государство продолжит и будет приращивать то, что уже эффективно функционировало. Другому предстоит многое опробовать и внедрять, чего немецкая действительность не знала. Но на стороне последнего возможность опереться не только на элиту. Идея социальной и человеческой справедливости в теории перекликалась с коренными потребностями широких масс и сулила их поддержку.

Ф. Энгельсу принадлежит немало на редкость точных предсказаний. Вот одно из них: «Бесспорно во всяком случае следующее: победоносный пролетариат не может навязать какому-либо зарубежному государству способ быть счастливым, если он не хочет похоронить собственную победу». Глаз Сталина не задерживался на подобных положениях, когда читал «классиков», либо они возбуждали в нем желание доказать, что сила сломит любые закономерности, была бы воля. После смерти диктатора наследники остались в учении и на осевых направлениях практики его последователями.

В. Ульбрихт приветствует меня без протокольных витийств. Он выражает пожелание, чтобы в беседе принял участие В. Штоф. По моему разумению, это даже к лучшему. С Вилли Штофом до сих пор мне удавалось находить общий язык.

Просторная гостиная. Приносят чай и кофе. Хозяин говорит, чтобы все поставили на стол и больше без приглашения нас не беспокоили.

– Что вам поведал ваш друг Бар?

Начало обещающее. Слово «друг» произносится с нескрываемой иронией, а не просто на свойственном В. Ульбрихту саксонском диалекте.

– Сколько раз вы с ним встречались в Западном Берлине? Поди, все проблемы успели обсудить.

– От обсуждений ради обсуждений проку не больше, чем от кипячения воды без приправ. Четыре державы занимаются этим двадцать пять лет. Неведомо, сколько бочек выпарили и, обжегшись, дуют на холодное.

– Вы, значит, чем-то другим занимаетесь?

– В известном смысле да. Цель – помочь сдвинуть дело с мертвой точки, а не обогатить пропаганду дополнительными аргументами, будто нет предпосылок для положительных подвижек в статус-кво. Разные цели определяют разную технологию диалога. Окончательные выводы преждевременны. Некоторые промежуточные оценки заслуживают внимания. О них мне поручено вас, товарищ Ульбрихт, проинформировать и спросить ваше мнение.

Ставлю собеседников в известность о содержании своих встреч с Э. Баром. Примерно в тех же выражениях, как докладывал Л. И. Брежневу. Разговоры послов четырех держав о генеральном урегулировании выродились в способ ухода от урегулирования, а модель так называемого «технического решения» призвана под видом «оформления сложившейся практики» легализовать нарушение Западом норм, установленных Контрольным советом. Три державы тянут Федеративную Республику назад, прочь от деклараций последней в пользу модус вивенди на основе сложившихся реальностей – всех реальностей, а не избранных, устраивающих лишь одну из сторон.

– Вырисовывается возможность – пока не больше, чем возможность, – примерно следующей схемы: подтверждение в общей форме четырехсторонней ответственности за Германию в целом, включая Берлин, как общего фона урегулирования, признание юрисдикции ГДР во всех видах наземных и водных гражданских коммуникаций Западного Берлина при условии ее отказа от претензий на этот город; признание со стороны ФРГ распространения компетенции ГДР на Восточный Берлин, если ГДР в свою очередь примет к сведению сложившееся неполитическое федеральное присутствие в Западном Берлине при подтверждении невхождения этого города в состав ФРГ.

В. Ульбрихт поднимает палец в знак того, что у него есть вопросы или возражения. В. Штоф замечает:

– Вальтер, дай товарищу Фалину закончить сообщение.

– Пожалуйста, продолжайте, – соглашается Ульбрихт.

Подробно излагаю ход обмена мнениями с Э. Баром насчет правовых оснований для проезда (провоза) через территорию ГДР в Западный Берлин и из него. Не забываю сказать о пожеланиях западных немцев касательно поддержания родственных связей в разделенном городе. Выделяю два момента: а) признается, что конкретные условия пользования в гражданских целях коммуникациями, пролегающими по территории ГДР, определяют власти Республики; поэтому в соглашении четырех могут декларироваться лишь общие положения; детальное регламентирование – задача отдельной договоренности между ГДР, Западным Берлином и ФРГ; б) вводится понятие «транзит» с отсылкой на обычные в подобных случаях международные правила.