Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин

За подернутыми порчей деревьями крепкий лес не пропадал из вида. О многих дипломатах, деливших со мною тяготы и радости, с признательностью вспоминаю. Но мои предложения сократить численность персонала примерно на треть, повысив зарплату остающимся сообразно эффективности их деятельности, успеха не имели. Руководители ряда ведомств смотрели на зарубежные должности как на синекуру.

Слабым утешением было, что в Москве быстро иссякало желание пристраивать в Бонн свойственников да родственников. Им требовались места повольготнее и посты подоходнее. А что ждало у нас? Работа и в конце пребывания служебная характеристика по заслугам. Первая предполагала некоторый минимум личных данных, а вторая могла искривить карьеру.

Я не говорю уже о таких акциях посла, как вызвавший переполох в Москве поворот от ворот целой делегации. Всю дорогу до Кёльна члены ее вливали в себя спиртное и, забросив чемоданы в отель, продолжили это занятие в ближайшей пивной. До помутнения рассудка. В себя они начали приходить где-то за Франкфуртом-на-Одере, удивленные, почему опять очутились в вагоне поезда, идущего к тому же на восток. Им показалось, машинист заблудился.

Сегодня, как и два десятилетия назад, считаю, что мало пользы и радости от превращения труда в подвижничество. Короче, советские загранпредставительства жили своей разношерстной жизнью. Как и повсюду, дело делали или гробили не системы, а конкретные люди. Нет, не взял я организационно-кадровые высоты ни в первый, ни в последний год пребывания на посту посла. Сам был повинен в новых промахах, чем наказывал главным образом себя.

По приезде в Бонн с удивлением узнал, что С. К. Царапкин методично складировал в своем личном сейфе поступавшие в посольство копии отчетов о переговорах с делегациями ФРГ по Московскому договору, консульским вопросам и т. д. Сам, надо полагать, читал, но никого, даже посланника А. П. Бондаренко, с ними не знакомил. Что тому причиной – осторожность, отсутствие инструкций, ожидавшийся отзыв в Союз? Не тут ли коренилась разгадка, почему посольство не баловало МИД аналитическими записками, когда во льдах холодной войны появились разводья?

Ради хорошей информации надо побегать или изрядно попотеть, перелопачивая тонны «словесной руды», не чураться встреч с корреспондентской братией, деловыми людьми, не обязательно ворочающими миллиардами, с парламентариями, интеллектуалами, молодежью, учеными. Каждый второй, идущий навстречу, может стать твоим учителем! Вполне возможно. Сегодня дети, вступающие во взрослую жизнь, знают зачастую больше, чем взрослые, впадающие в детство.

Назначение в Бонн лишь отчасти следовало понимать как признание полезности моего участия в процессе оздоровления отношений с ФРГ. Яснее многих это выразил, подписывая в моем присутствии оригинал верительной грамоты, председатель Президиума Верховного Совета СССР Н. В. Подгорный: «Заварил кашу, доводи ее до готовности. Обеспечишь ратификацию Московского договора, повесим тебе на лацкан орден достоинством повыше».

Для меня не секрет, почему у председателя Президиума Верховного Совета СССР других ассоциаций не возникало. Весной 1971 г. стало яснее ясного, что договору суждено продираться через густые тернии как в бундестаге, так и бундесрате. К сожалению, сбывался наш прогноз, его разделял Андропов, что нежелание Громыко сбросить вовремя давление в котле еще аукнется. Тяжелым бременем для социал-либеральной коалиции стала пассивность обеих сторон на исходе 1970 – в первые месяцы 1971 г., низкие темпы берлинских переговоров. Они почти перекрыли ей кислород.

В Бонне лучше ощущалось, что Московский договор – не три листа гербовой бумаги, что ставки по-настоящему высоки и борьба только разгорается. У меня сложное положение. Надо принимать на себя издержки чужой косности и упрямства, в противодействии которым ты дома потерпел неудачу, а в случае провала с ратификацией быть готовым облачиться в шкуру «козла отпущения». То, что при прочих обстоятельствах выглядело бы показателем доверия и широчайших полномочий, – отсутствие директив, в данной ситуации напоминало стремление переложить на посла риск неопределенности.

Опыт дается работой, а не ожиданием ее. Приходит этот опыт, увы, со скоростью уходящих лет. И сколь часто прожитые годы становятся укором вместо богатства! В политике особенно, где не счесть примеров напрасно изведенного, расхищенного времени.

На второй или третий день после прилета в Бонн встречаюсь с Э. Баром. Решаем, что немедленное возобновление наших бдений не будет сочтено за небрежение местными традициями. Если посол США проявит желание присоединиться, будем это приветствовать. В качестве места сбора избираем виллу Хенцен. Она расположена вне города. Подъезды к ней не столь оживленны. Практически нет соседей.

Созваниваюсь с посольством США. К. Рашу сообщено о моей готовности нанести ему визит. Посол приглашает посетить его в служебном здании. Это не очень обычно, особенно по отношению к коллеге, не успевшему вручить верительные грамоты. Видимо, К. Раш задумал поговорить не только о красотах Рейнской долины. Беру на подмогу первого секретаря В. Зарницкого, имеющего кое-какие навыки в английском.

Однако американский посол за беседу с глазу на глаз. Мой спутник коротает время, перелистывая в приемной журналы и строя догадки, какие у нас с К. Рашем могут быть тайны. Тайны имелись. В посольстве, кроме шифровальщиков, никто в детали не вводился. О факте контактов с Э. Баром и К. Рашем знали посланник, шеф моего протокола и повар, готовивший для нас обеды и ужины.

К. Раш проникся деликатностью миссии, которую брал на себя, и хотел быть уверенным в том, что партнеры его не подведут. Естественным также было стремление посла удостовериться, что новый и необычный механизм притирки позиций обладает преимуществами перед четырехсторонним. Наконец, нам надо было сопоставить календари, зарезервировав наперед дни, остававшиеся у американского коллеги не совсем заполненными.

Мысль о встречах на вилле советского посла Раш принял без энтузиазма. Какие-то условности мешают? Затем от Бара узнаю, что Раша беспокоит, не обставлены ли помещения, где мы снимем пикейные жилеты, микрофонами и скрытыми камерами.

Если на вилле и вмонтированы приборы подслушивания и подглядывания, то иностранных разведок. БНД (разведка ФРГ) наверняка кое-чем располагает. Не зря по вечерам в зарослях за оградой парка поднимаются антенны. Даю слово чести, что наши службы будут паиньками. О своих федеральная и американская стороны должны позаботиться сами. Бар принял мои гарантии. Посол США некоторое время осторожничал. Порой переходил почти на шепот. Потом все утрясется. Установится обстановка доброжелательности и доверительности. Но это случится позже.

Визит вице-канцлеру и министру иностранных дел В. Шеелю. Он извещает меня о времени вручения президенту Г. Хайнеманну верительных грамот.

– Мы демократизировали и упростили процедуры. Отменили, в частности, обмен речами. Если послу и президенту есть что сказать друг другу, они в состоянии сделать это в следующей за передачей грамот беседе.

Про себя отмечаю: какой труд пропал! Жаль. Впервые за пятнадцать последних лет писал для себя и от души.