История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней - Мунго Мелвин

Эльфинстон приводит и другие обоснования принятого решения, которые указывают на его ошибочные суждения, несмотря на все преимущества ретроспективного взгляда. Он утверждал, что «атака [на северные позиции] посредством решительного удара армии, лишь ненамного превосходящей защитников, имеющей только полевые подразделения, с ненадежными флангами и тылом, была бы совершенно безнадежным делом»[459]. Но союзники, имея слабую разведку, не знали, что оборонительные сооружения на севере Севастополя обветшали и плохо защищены. Они также не знали, что Меншиков вывел большую часть своей армии из города, чтобы избежать ловушки, в результате чего Севастополь стал чрезвычайно уязвимым перед атакой с марша. Более того, союзники ошибочно предполагали, что «никакие серьезные сооружения не защищают южную сторону и что противник не принимает никаких мер для их усиления, а бросил все свои силы на северный фронт». Предполагая, что русские будут «совершенно не готовы встретить их» на юге, союзники приняли судьбоносное решение атаковать Севастополь именно с этой стороны, побуждаемые в основном необходимостью получить порты на полуострове Херсонес для поддержки подобной операции[460]. Получилось, что логистическая телега была поставлена впереди оперативной лошади.

Отказ от немедленной атаки слабых северных укреплений Севастополя стал не просто ошибкой в тактических расчетах[461]. Эту ошибку не удалось исправить на протяжении всей кампании, и ее последствия имели стратегический характер. Северная часть Севастополя удерживалась русскими до окончания войны. Она обеспечивала надежные коммуникации с внутренними районами Крыма, а значит, и со всей Россией. Впоследствии север города стал безопасным укрытием для гарнизона, который был эвакуирован из южной части в ночь с 8 на 9 сентября 1855 г. Примечательно, что фельдмаршал Манштейн не повторил этой ошибки в июне 1942 г. во время третьего штурма Севастополя. Как мы увидим, он был полон решимости очистить северную часть, прежде чем предпринимать решающий штурм города.

Покинув долину реки Бельбек 25 сентября 1854 г., союзники совершили так называемый фланговый марш к востоку от Севастополя, пробираясь по труднопроходимой местности. Британские войска едва не столкнулись с арьергардом Меншикова в районе Мекензиевой фермы, которая принадлежала потомкам русского адмирала шотландского происхождения. Британцы захватили порт Балаклаву к юго-востоку от Севастополя, но гавань там была слишком мала для их нужд, а французы направились к большей по размерам и более подходящей Камышовой бухте на северо-западном побережье полуострова Херсонес, к западу от города. Пехота и инженерные подразделения обеих армий разбили лагеря к западу, югу и юго-востоку от Севастополя, в пределах видимости города, но вне зоны поражения русской артиллерии.

28 сентября 1854 г. под Балаклавой Бергойн оправдывал свой совет относительно флангового марша. Критикуя «французскую идею… осадить Северный форт», он считал такой подход ошибочным, поскольку он потребовал бы «времени и сил и не привел бы к решающему результату»[462]. В любом случае его утверждение проверено не было. Несмотря на то что совет Бергойна обрек союзников на чрезвычайно затратную 349-дневную осаду, история была не слишком строга к нему и к главнокомандующим союзников за их коллективную ошибку в оценке ситуации. Вот что писал великий русский хирург Николай Иванович Пирогов (1810–1881), который руководил русской медицинской службой в городе:

В Британии критиковали отказ от атаки на Севастополь с севера. Военные специалисты, например отставной генерал и губернатор одной из колоний сэр Говард Дуглас (международный авторитет в области морской артиллерии), считали Северный форт «ключом к Севастополю». Пока это место в руках противника, утверждал он, нет никакой надежды взять город. Однако после его захвата «Телеграфная и Осиная батареи на северных высотах, Константиновский форт и форты внизу, будучи атакованы с тыла, вскоре падут». Затем, предполагал он, «город, доки, арсенал и казармы в южной части города окажутся во власти союзников». Наоборот, при наступлении с юга даже захват южной части города не будет прочным, пока русские удерживают северную сторону[464]. Но таково было мнение далекого «кабинетного» генерала, а не совет человека, находящегося на месте событий, генерала Бергойна, который имел доступ к Раглану. В целом, принимая во внимание все факторы, трудно не согласиться с резкой критикой Ламберта:

Пока союзники совершали свой фланговый марш, русские в Севастополе быстро оправились от шока после поражения на Альме и срочно укрепляли оборону города. За три с небольшим недели они смогли совершить невероятное — превратили череду разрозненных и незаконченных объектов в грозную линию ощетинившихся пушками и поддерживавших друг друга оборонительных сооружений длиной более семи километров. Главная заслуга в организации этих грандиозных работ принадлежит двум предприимчивым и энергичным людям — вице-адмиралу Корнилову и подполковнику Тотлебену. Если первый был организатором и вдохновителем, то второй руководил технической стороной дела. Оба они стали героями обороны Севастополя. Корнилов не реже раза в день объезжал линию укреплений на лошади. Он не только оценивал, как идет строительство новых укреплений, но и регулярно останавливался, чтобы поговорить с рабочими, призывая их не жалеть сил. «Мы должны драться с неприятелем до последней крайности; мы должны скорее все здесь лечь, чем отступить. Заколите того, кто осмелится говорить об отступлении! Заколите и меня, если бы я приказал вам отступить»[466], — говорил он. Однажды он обратился к солдатам Московского полка, вошедшего в Севастополь 1 октября: «Вы находитесь здесь на рубеже России, вы защищаете дорогой уголок Русского царства. На вас смотрит царь и вся Россия. Если только вы не исполните вполне своего долга, то и Москва не примет вас как Московцев»[467]. Так говорил «Гектор Севастополя», который отдал жизнь за любимый город. Севастополь пал, как пала Троя, но не в результате хитрости, обманувшей его легковерных защитников.