Секреты - Даниэла Стил

Энтони снова пошевелился. Сабина видела, что он чувствуетсебя лучше. Доктор сказал, что он в очередной раз выкарабкался, но насколько —неизвестно. В этот раз мальчика даже не забрали в больницу, посчитали, что нетсмысла, по словам доктора Уотерфорда. Рано или поздно это все равно должно былослучиться… «Пожалуйста, Господи… позволь, чтобы это случилось во сне… позвольмне быть с ним…» — много раз молилась Сабина, находясь вдали от сына. К немуона прошлой зимой вернулась из Нью-Йорка, не поехав на Багамы с Мелом. Сабинасчитала себя в долгу перед ребенком, всегда винила себя за то, что дала ему этужуткую жизнь. Ему было пятнадцать лет, а выглядел он, как пятилетний, когда таклежал, погруженный в сон, на кровати в спальне, которая стала его тюрьмой.

— Мам?

Энтони открыл глаза, такие же зеленые, как у нее. Онулыбался ей. Сабине пришлось бороться с нахлынувшими слезами.

— Привет, мой милый. Хочешь что-нибудь попить?

Рядом с его постелью стоял кувшин с ледяной водой. ЕщеЭнтони обожал пить яблочный сок, жевать жвачку и смотреть хоккейные матчи. Вэтой комнате он прожил всю свою жизнь, все пятнадцать лет, без единой жалобы.

— Тебе удобно?

— Нормально… Расскажи мне про твой новый сериал, —попросил он шепотом.

Он уставал долго говорить, а слушать рассказы про маминыуспехи очень любил. Сабина писала ему письма и каждый день звонила отовсюду,где бы ни была. Она посылала также всякие смешные вещицы и книжки, которые емучитали сестры. Самому Энтони было тяжело держать книги, но читать он умел,Сабина научила его в четыре года. Он был особенный мальчик… Она рассказала емупро Мела, Габриэлу, Билла, Джейн и ее двух дочерей. Александра и Алиса были егоровесницами, больно было об этом думать, как больно было их видеть, видетьдругих детей, нормальных, бегающих по парку, гуляющих за руку с матерями…

— Я люблю тебя, душа моя, — прошептала Сабина,видя, что он опять погружается в сон. Ей была ненавистна мысль, что через двадня придется покинуть сына, но его состояние стабилизировалось, а ей надо быловозвращаться к работе. Такова была реальность их жизни, и сестры всегданапоминали Сабине, что Энтони к этому привык. Другой жизни он просто не знал.

Когда она наконец встала и потянулась, было четыре часаутра. Ей страшно хотелось опять позвонить Мелу в Нью-Йорк… просто чтобыпоговорить с ним. Там стрелки часов показывали семь, она знала, что Мел ужевстал, но, опасаясь его расспросов, так и не решилась звонить, пошла в гостинуюи прилегла на диван. В ее распоряжении была спальня, но спать ей не хотелось. Уних оставалось так мало времени… так мало. Причем эта встреча ведь могла статьпоследней. Сабина опять пошла в комнату сына, взяла его маленькую хрупкуюладонь, поцеловала кончики пальцев, улыбнулась ему. Слезы медленно струились поее щекам.

— Я люблю тебя, мой хороший, — прошептала она едваслышно.

Энтони приподнял веки. Оказывается, он не спал.

— Я тоже тебя люблю, мама. Он радостно улыбнулся и закрылглаза. Он всегда радовался, когда мама была рядом.

Расставаться с Энтони всегда было пыткой, и этот раз не сталисключением. Сердце у Сабины сжалось, к горлу подступил комок, но она ради негостаралась не подавать виду, обещала снова прилететь через несколько недель исообщила, что отправляется в Нью-Йорк, а он сказал ей, что будет смотретьсериал. А затем наступила самая тяжелая минута: Сабина обняла своего мальчика,чувствуя его тепло, ту искорку жизни, которая в нем осталась. Порой она ненавиделасебя за то, что не поселилась с ним, бросив все, но тогда она не могла бы егосодержать. Сабина часто подумывала перевести Энтони в Лос-Анджелес, но емунеобходимо было находиться поблизости от Стэнфордской клиники. Другого выборане оставалось, да и поздно было искать иные варианты. Надо было максимальноиспользовать этот.

— Я люблю тебя, мой дорогой… сильно-сильно!

Она улыбнулась сквозь слезы, а Энтони велел ей не плакать.Он был самым мужественным ребенком на свете…

Сабина, преодолевая щемящую душевную, почти физическиощутимую боль, заставила себя выйти за дверь, села в такси, надвинула чернуюсоломенную шляпу, поправила черные очки. Она могла бы уже привыкнуть к этойболи, но знала, что никогда не привыкнет. А когда он уйдет… она все равно будето нем помнить… и помнить их взаимную любовь, в которую никто никогда не былпосвящен… «Как можно даже только начать объяснять это Мелу?» — думала Сабина.Она не хотела, чтобы он ее жалел. Это и так ничего бы не изменило ни дляЭнтони, ни для нее самой. Такую трагедию она не представляла себе в самыхчерных снах, и все равно ни за что на свете не могла отказаться от радостилюбить сына.

Перелет в Лос-Анджелес был хотя и коротким, но утомительным.Сабина забежала к себе только переодеться и забрать уже готовый багаж и в тотже вечер отбыла в Нью-Йорк. Она была измучена и понимала, что даже тщательныймакияж не скрыл жестоких переживаний минувшей недели и что если срочно незаняться собой, к концу второго сезона может вновь понадобиться пластическаяоперация.

В Нью-Йорке из аэропорта Сабина, никем не узнанная, на таксипоехала в отель «Пьер», зарегистрировалась у администратора и прошла вотведенные ей апартаменты. Было уже три часа ночи.

Проспав около двух часов, она встала и позвонила Мелу, чтобысообщить ему, что прибыла. В его голосе все еще чувствовался холодок:

— Во сколько ты приехала?

— В отеле я была в три.

— Ты, наверное, страшно устала.

— Есть немного. Но жить буду. Мне просто надо паруночей выспаться, чтобы прийти в норму.

Мелвин понял это так, что она не желает видеть его послеработы, и ответил ледяным тоном:

— Замечательно. Я тебя понял. Но Сабина решила положитьэтому конец, иначе так могло продолжаться неделями.

— Нет. Ты не понял. Но это не важно. Я просто устала, Мел.Вот и все. У меня была тяжелая неделя, и все-таки я ужасно хочу тебя видеть.

— Как твой больной друг? — нерешительно спросилМелвин, словно теперь не был уверен в ней, во всех их отношениях.

— Хорошо.

— Хочешь, позавтракаем у меня?

— С удовольствием. Сейчас приду. Сабина поднялась кнему в джинсах, сабо и белой шелковой блузке, раскрытой ровно настолько,насколько требовалось, чтобы он не забывал о ее прелестях, таящихся пододеждой. Трудно было сердиться на нее. Глаза у Сабины были очень усталые, от нихисходила глубокая печаль. Прежде Мелвин такого в ней не замечал. Она всегдабыла сильной, выдержанной, была настоящей звездой. Когда официант ушел, Мел невыдержал и взял ее за руку.

— Сабина… что с тобой приключилось? Ты здорова? Ты, нетвой друг, а ты?

— Я здорова.