Секреты - Даниэла Стил

— Давай завтра, Габ… Я слишком устал, мне неохоташевелиться.

Оба изумлялись, насколько утомительно все это было — простосидеть там весь день в напряжении и чувствовать, что ничего не можешь сделать.

— Может, мне поехать домой и оставить тебя одного?

Билл печально покачал головой и взял ее руку.

— Нет… если только ты сама не хочешь от меня отдохнуть.Я понимаю, что стал невыносим, не обижайся, я просто чертовски нервничаю.

— Ничего… — Она поцеловала его. — Я не обижаюсь. Явсего лишь боюсь, что помешаю тебе как следует отдохнуть.

— Не помешаешь. Только благодаря тебе я все этовыдерживаю.

Следующий день начался с допроса свидетелей обвинения,которые подчеркивали бессмысленность убийства красивой молодой девушки,говорили о злобе и ненависти, которые испытывал к ней ее муж-актер, о егожелании во что бы то ни стало избавиться от нее. Трудно было узнать Билла впортрете, который был нарисован. Он слушал в ужасе, уверенный в том, что судвсему этому поверит… Получалось, что он был одержим идеей убийства и совершилего в состоянии аффекта, опасаясь, что жена может негативным образом повлиять наего карьеру и выступление в сериале «Манхэттен». К концу второго дняобвинительной части процесса Билла от волнения стало подташнивать, его не моглиуспокоить даже заверения адвокатов, что они не упустят своего шанса представитьего сторону. Со стороны обвинения давали показания несколько свидетелей, в томчисле один или два актера из ее старого сериала, подтвердившие, что она былазамечательной девушкой. Билл не поверил своим глазам, когда на свидетельскомместе появился агент Сэнди. Он говорил, что был против ее брака, что, по егомнению, замужество явилось грузом, с которым она не могла справиться, и именнос вступлением в брак по-настоящему развилось ее пристрастие к наркотикам.

— Сукин сын… — проворчал Билл, а ближайший к немуадвокат легонько тронул его за руку, напоминая, что присяжные смотрят на него.

В пятницу пополудни закончили давать показания свидетелиобвинения. У входа в зал суда столпились репортеры. Они снимали выходившихГабриэлу и Билла, задавали им вопросы, совали под нос свои камеры и диктофоны.

В субботу утром Билл имел продолжительную беседу со своимиадвокатами, Габи же выполняла разные его поручения, делала свои дела, а затем,вернувшись, приготовила ленч, накормила собаку и поговорила с позвонившим МеломВекслером. Он хотел узнать, как идут дела, и, похоже, не удивился ееприсутствию в доме Билла. Мел был в курсе всего, что происходило в съемочнойгруппе, а они и не делали большого секрета из своего романа накануне летнегоперерыва.

— Не знаю, Мел, — честно ответила Габи. — Всекак-то очень необъективно. Слушать тошно. Адвокаты говорят, что на следующейнеделе он использует свой шанс и постоит за себя, но все это ужасно пугает.

— Я думаю.

Мелвин беспокоился за Билла и напомнил Габи, чтобы она емусказала, что он очень хочет выступить на процессе в его защиту. Билл это ужеговорил адвокатам, которые действительно намеревались привлечь Мела в качествесвидетеля.

— Я всю неделю буду здесь. Только скажите им, чтобы онимне позвонили.

— Я передам Биллу, что ты звонил. Для него это оченьважно.

Мел всегда был готов прийти, если надо, к ним всем на помощьи уже не как Волшебник Изумрудного города, а как отец.

Билл вернулся домой снова усталый до изнеможения. Заминувшую неделю он потерял семь фунтов, а Габи — пять. Это был действенныйспособ похудеть, но не тот, который они бы сами выбрали.

— Ну, что они сказали?

— То же самое, что раньше. Они хотят, чтобы Мелвыступил в понедельник.

После ленча Билл сам ему позвонил и сказал, в каком залепроходит процесс. Мел обещал быть.

Остаток уик-энда прошел, с одной стороны, слишком медленно,а с другой — слишком быстро. Биллу хотелось, чтобы он тянулся бесконечно и ненадо было возвращаться в суд, но порой он желал его скорейшего завершения.

Миновало два дня, и они снова оказались у дверей зала суда.Мел уже был там и тихо беседовал с адвокатами. Его первым вызвали насвидетельское место. Габи смотрела на него с надеждой, будто он и вправду могим помочь.

— Можете ли вы сказать, что мистер Уорвик был чем-торассержен?

— Нет. Я бы сказал, что он спокойный, трудолюбивыймолодой человек.

— Он жаловался на свою жену?

— Нет.

— Он вообще говорил о ней?

— Нет.

— Вы знали, что он женат?

— Нет. Не знал.

Билл смотрел на него, задаваясь вопросом, что он скажет оего обмане. Но Мел его не выдал. Он пришел помогать ему.

— Вы не считаете, что это несколько странно?

— Нет, не считаю. Во всяком случае, в нашем бизнесе.Многие актеры, с которыми мы имеем дело, скрывают свои браки, особенно еслидело касается их имиджа, если для них важно казаться холостыми.

— Считаете ли вы, что именно так было и в случаемистера Уорвика, или вы считаете, что он ее стыдился, боялся, что она расстроитего карьеру своими постоянными конфликтами с полицией из-за…

— Протестуем, ваша честь! Обвинение наводитсвидетеля! — перебили адвокаты. Их протест был удовлетворен.

— Хорошо, позвольте мне сформулировать это по-другому.Было ли важно для карьеры мистера Уорвика сохранять имидж холостяка?

— В общем, да.

— Почему?

— Потому что в следующем году он может стать крупнойзвездой, когда сериал начнут показывать.

— Не кажется ли вам, что в ее состоянии она могла бытьдля него помехой?

— Протестуем!

— Протест отклоняется. Пожалуйста, отвечайте на вопрос,мистер Векслер.

— Возможно, но я не думаю…

— Спасибо.

Мелвину не дали договорить. Билл закрыл глаза. Надежд неоставалось. Его явно хотели посадить в тюрьму. Все дело было построено напредположении, что он убил жену в состоянии аффекта.

Следующим давал показания агент Билла. Мел занял место рядомс Габи и пожал ей руку. Она устремила на него озабоченный взгляд и придвинуласьближе к нему. Они стали слушать.

— Как, по-вашему, любил ли мистер Уорвик своюжену? — спросил один из адвокатов.

Обвинение немедленно выдвинуло протест:

— Это конъектура, ваша честь!

— Принято. Сформулируйте ваш вопрос иначе.

Мак-Намару, похоже, раздражало все это, как емупредставлялось сборище избалованных, испорченных кинозвезд, и у него на них нехватало терпения. Но важно было еще мнение присяжных, а на их лицах прочестьничего было нельзя.