Год смерти Рикардо Рейса - Жозе Сарамаго

Солнце уже низко, но зной не спадает. На исполинскомпространстве площади не то что яблоку негде упасть — булавку не просунешь, иоднако по всему периметру грузно копошится людское множество, ни на миг непрерывается человеческое истечение и перетекание, издали кажущееся оченьмедленным, и здесь есть еще такие, кто стремится занять местечко получше, и тоже самое происходит там. Рикардо Рейс поднимается, обходит, так сказать,окрестности и уже не впервые, но на этот раз — с режущей отчетливостьюпонимает, что одновременно происходит и иное паломничество — паломничество торговцеви нищих. Идет коловращение побирушек и попрошаек, и не следует думать, будтосуществует между ними лишь чисто формальная разница, отмеченная намиисключительно благодаря нашей добросовестности, нет — побирушка попрошайничаетот бедности, тогда как для попрошайки побираться — это образ и стиль жизни, ина этой стезе можно встретить немало богатых. Технология, впрочем, одинакова,одну и ту же науку превзошли оба, и в тон нытью одного гнусавит другой, и обатянут за подаянием руку, а иногда и две, а уж такому театральному эффектупротивостоять трудно: Подайте Христа ради, Заставьте за себя вечно Бога молить,Господь вам воздаст сторицей за вашу доброту, Пожалейте слепого, пожалейтеслепого! — а другие показывают изъязвленную ногу, высохшую руку, и внезапноперестаем мы понимать, откуда исходит этот ужас, этот стонущий речитатив,видно, дрогнули и распахнулись врата ада, ибо только из преисподней могвырваться подобный феномен, и теперь уже продавцы лотерейных билетов взялисьпредлагать свой выигрышный товар столь зычно и азартно, что мы бы не удивились,увидав, как поднимающиеся к небесам молитвы застряли на полдороге, и кто-то,оборвав «Отче наш», затрепещет: Три тысячи шестьсот девяносто четыре, и,продолжая рассеянно сжимать четки, ощупает лотерейный билет, словно взвешиваявозможность выигрыша, а потом развяжет платок, извлечет из уголка его потребноеколичество монет и возобновит молитву с того самого места, где была онапрервана: Хлеб наш насущный даждь нам днесь — но уже окрыленный надеждой. Снуютв этой толпе продавцы одеял, галстуков, косынок, корзин, а равно и безработные,торгующие почтовыми открытками, впрочем речь не идет о торговле в полном смыслеслова — сначала они получают милостыню, потом вручают открытку, это такойспособ сохранить собственное достоинство, этот бедняк — не побирушка и непопрошайка, он если и собирает милостыню, то лишь потому, что работы нет, изамечательной идеей осеняет нас: а не дать ли каждому безработному по такомувот лотку с открытками, не повесить ли сверху черный лоскут материи, а на нембелыми буквами, чтоб в глаза бросалось, написать «Безработный», что, во-первых,облегчит подсчет, а, во-вторых, не даст нам позабыть о них. Однако хуже всегобродячие торговцы, водящиеся здесь во множестве, ибо они сильней всего нарушаютблагостный покой и мир, каковые должны царить как в душе паломника, так и вовсем месте сем, и Рикардо Рейсу лучше обходить их стороной, а иначе в мгновениеока с невыносимым криком ткнут ему под нос: Глядите, как дешево! Видите,освящено! — рисованные, литографированные, маслом писанные и изваянные образыПречистой Девы, груды четок, связки распятий, вороха ладанок, сердца Иисусовы,тайные вечери, рождества, бесчисленных Вероник, и, если только хронологияпозволяет — трех коленопреклоненных и сложивших руки для молитвы пастушков,один из которых — паренек, однако ни в агиографии, иначе именуемойжизнеописаниями святых, ни в процессе причисления к лику присно-блаженных небыло установлено, что он когда-нибудь дерзал залезать — одним словом, дерзалезал— под юбки девчонкам. Вся эта торговая братия исходит в истошном крике, поносяиуду-коллегу, сумевшего улестить покупателя и отбить его у соседа, и вот ужераздирается завеса в храме, и валятся на голову бессовестного нарушителя долгапроклятия и брань, и Рикардо Рейс не помнит, чтобы раньше или теперь, здесь илив Бразилии приходилось ему слышать столь забористую литанию, удивительноразрослось и расцвело это ответвление риторики. Бесценное сокровищекатоличества играет многими огнями — страданий тех, у кого осталась последняянадежда — ежегодно приходить сюда, считая, что пришел черед; веры, которая вместе сем особенно возвышенна и сильна; милосердия; рекламы чудодейственного«Бовриля»; производства ладанок и прочего; индустрии еды и питья; тканья и чеканки;пропаж и находок — как в смысле переносном, так и в самом прямом, ибо к поисками находкам в конечном счете все и сводится, и потому-то Рикардо Рейс неоставляет стараний, но искать-то он ищет, вопрос в том, найдет ли. Он уже был влазарете, уже обошел все, с позволения сказать, стойбища и становища, обрыскалярмарку во всех направлениях и теперь спускается на галдящую площадь,погружается в глубь толпы, наблюдает за тем, как практически отправляютсяритуалы веры: как молятся с жаром, как во исполнение обета ползут на коленях,уже стертых в кровь, и добросердечные подруги подхватывают кающуюся под мышки,пока не лишилась она чувств от боли и непереносимого экстаза, как выносят излазарета больных, укладывают их шеренгами, и между ними проносят образ ПречистойДевы, украшенный белыми цветами, и Рикардо Рейс всматривается в лица, ищет, давсе не обрящет, и похоже все это на сон, единственный смысл которого — смыслане иметь, это то же самое, что видеть во сне дорогу, нигде не берущую начала,или ничем не отброшенную тень на земле, услышать слово, само собой соткавшеесяв воздухе и само собой в нем растаявшее. Пронзительные дрожащие голоса выводяткорявые и примитивные гимны — «соль-до» — постоянно прерывающиеся ивозобновляемые, но вот внезапно обрушивается на площадь тишина, выносят образиз часовни, мороз по коже и волосы дыбом, дуновение сверхъестественногопроносится над двумястами тысячами голов: сейчас что-то произойдет. Охваченныемистическим пылом, болящие протягивают платки, четки, ладанки служкам, а теприкасаются ими к образу, а потом возвращают по принадлежности, и молятнесчастные: Пресвятая Дева, даруй мне жизнь, Пресвятая Дева, поставь меня наноги, Пресвятая Дева, верни мне слух, Пресвятая Дева, очисти меня от парши икоросты, Пресвятая Дева, Пресвятая Дева, а немые и лишившиеся языка не молят, атолько смотрят, если есть чем смотреть, и Рикардо Рейс, как ни вслушивается, неможет услышать: Пресвятая Дева, воззри на мою левую руку и, если можешь, исцелиее, не искушая Господа твоего, ибо по здравом размышлении ты ничего не должнапросить, но все принимать, как велит смиренномудрие, один Бог знает, чтоподобает и что пристало каждому из нас.

Чудес не случилось. Образ вышел, обогнул площадь и скрылся,но слепые не прозрели, немые не обрели голос, не поднялись расслабленные, наместе культей не отросли новые руки-ноги, не возвеселились печальные, и весьнарод в слезах поносил и обвинял себя самого: Значит, недостаточно крепко вериля, моя вина, моя тягчайшая вина. Пречистая Дева, появившись из своей часовни,так была расположена сотворить пару-тройку чудес, а тут вдруг обнаружилось, чтоколеблются верные, и вместо пылающих светочей — коптящие плошки, нет, так непойдет, приходите через год. Вот уже удлинились тени, медленно, не проворнейкрестного хода, подступают сумерки, и небо постепенно теряет яркую дневнуюсиневу, теперь оно — будто перламутровое, потому что вон там, с того краю,солнце, уже нырнувшее за вершины деревьев, за дальние холмы, взрывается алым,оранжевым, лиловым, это не закат, а извержение вулкана, и даже странно, чтопроисходит оно в безмолвии. Скоро вечер, вспыхивают костры, смолкают торговцы,нищие подсчитывают выручку, вон под теми деревьями туловище питают,развязываются похудевшие мешки, откусывается черствый ломоть, подносится бурдюкили бочонок к жаждущим устам, и это ко всем относится, варианты незначительны изависят исключительно от позы. Рикардо Рейса приветили люди, расположившиесяпод брезентовым навесом, возникает порой такое вот братское чувство к первомувстречному, увидели — бредет он как потерянный, с чемоданом в одной руке, черездругую перекинуто одеяло, что недавно купил, рассудив, что, если ночь будетхолодной, за неимением иного крова укроется им, — и сказали так:Присаживайтесь, сеньор, к нам, а он начал было говорить: Да ну что вы, спасибо,но они оказались настойчивы: Да мы от чистого сердца предлагаем, и так оно всамом скором времени и подтвердилось, артель же оказалась многочисленной, апришла из Абрантеса. И разносящийся по всей Кова-да-Ирии рокот производят ртыжующие и уста, молитву творящие, и покуда одни богомольцы удовлетворяютпотребности желудка, другие утоляют томление души, а потом — наоборот. Втемноте, при слабом свете костров Рикардо Рейс не отыщет Марсенду, не увидит онее и позднее, когда начнется шествие со свечами, не встретит и во сне, и всетело его — сплошная усталь, разочарование, желание сгинуть. В собственныхглазах он двоится: один — Рикардо Рейс из повседневья, мытый, бритый, приличныйгосподин, второй же — Рикардо Рейс лишь по имени, потому что не может быть имэтот бродяга, заросший щетиной, в измятом костюме, в сорочке, подобной тряпке,в шляпе с подтеками пота на ленте, в башмаках, запыленных до такой степени, чтоприродного их цвета не различишь, и один требует с другого отчета за тобезумие, каким, без сомнения, является поездка неверующего на богомолье, погоняза иррациональной надеждой: Ну, а если бы все-таки увидел ты ее, что бы ты ейсказал, представляешь свой дурацкий вид, появись она перед тобой об руку спапашей или — еще хуже! — одна, и как тебе в лоб могло влететь, что такаябарышня, пусть и с изъяном, здорово живешь, с бухты-барахты, влюбится во врача,это было мимолетное чувство, рассуди здраво и прежде всего поблагодариПречистую Деву Фатимскую, что не встретил Марсенду, если она все-таки приехаласюда, никогда бы не подумал, что ты способен на такие смехотворные чудачества.Рикардо Рейс смиренно принимает эти упреки, безропотно выслушивает укоры и,сгорая от стыда за свой малопристойный вид, натягивает, не просыпаясь, одеялона голову. А рядом кто-то беззаботно похрапывает, а из-под вон той оливыдоносится бормотание, не похожее на молитву, хихиканье, отличное от ангельскогохора, ахи и охи, не духовным просветлением исторгнутые. Занимается заря,кое-кто из ранних пташек, потянувшись, встает поворошить костер, начинаетсяновый день и новые труды на благо небес.