Облачно, возможны косатки - Ольга Филатова

Гренландские киты – вообще очень интересный и во многом уникальный вид. Ближайшие родственники гладких китов, они отличаются теми же особенностями строения и питания: кормятся на ходу с открытым ртом, процеживая воду сквозь длинный (до четырех метров!) китовый ус. Но в отличие от своих родичей и от всех других видов усатых китов, гренландцы бо́льшую часть года стараются по возможности проводить среди льдов. Зимой они держатся у кромки припая либо в полыньях, иногда подолгу оставаясь вдали от открытой воды, а весной по первым трещинам устремляются в районы летнего нагула. Рожают они тоже весной или в начале лета, в отличие от прочих усатых китов, у которых роды происходят во время зимовки в теплых водах. По-видимому, новорожденные детеныши суровых гренландцев все же не настолько суровы, чтобы выдержать первые дни жизни в ледяной полынье; или, может быть, дело в том, что зимой самки выживают за счет запасов жира, которые также служат им «шубой», защищающей от холодной воды. На двоих при температуре около нуля этих запасов может оказаться маловато, поэтому они рожают в то время года, когда вокруг достаточно еды, чтобы их своевременно пополнять.

Любовь гренландских китов ко льдам – это один из важнейших секретов их эволюционного успеха. Они освоили такие уголки Арктики, куда не заходят никакие другие усатые киты, и только белухи с нарвалами нарушают их монополию на ледовые местообитания. В годы китобойного промысла гренландских китов добывали так же ожесточенно, как гладких, и по тем же самым причинам, но китобойные суда, осмелившиеся бросить вызов гренландцам, не раз оказывались затертыми во льдах. Именно льды спасли шпицбергенскую популяцию от полного вымирания: до недавнего времени считалось, что она на грани исчезновения и не превышает нескольких десятков особей, но совсем недавно ученые обнаружили неизвестное ранее нагульное скопление во льдах Северной Гренландии. Найти его удалось только с вертолетов – по морю туда не пройти из-за льдов, благодаря чему скопление и сохранилось нетронутым во времена промысла.

К сожалению, для охотоморской популяции привычка ко льдам постепенно оборачивается трагедией. Скорее всего, гренландцы пришли в Охотское море в ледниковый период, когда бо́льшая его часть была покрыта льдом круглый год, как и прибрежные воды Камчатки, а на месте Берингова пролива был сухопутный перешеек. Потом климат потеплел, и киты оказались заперты в Охотском море, так как от ближайшего подходящего для них региона – Чукотки – их отделяет полуостров Камчатка, на восточном побережье которого даже зимой льды бывают лишь изредка у самого берега. В самом Охотском море льдов тоже с каждым годом становится все меньше, и тают они весной все раньше. Для гренландских китов это катастрофа, ведь льды для них – это естественная среда обитания и вместе с тем убежище. Китобои на них больше не охотятся, но есть и другие любители поживиться толстыми гренландцами – плотоядные косатки. С годами Ольга Шпак все чаще и чаще наблюдает нападения косаток на молодых гренландских китов, а те, лишенные защиты льдов, прячутся от хищников на мелководье и ведут себя очень скрытно, даже выдыхают вполголоса – ровно так, как наше «бревно».

Ольга и Алексей спускаются в лодку, а я остаюсь на верхнем мостике, чтобы помочь им, если они потеряют кита, – ведь сверху видно гораздо дальше, чем с лодки. Начинается погоня. Робкое «бревно» совершенно точно не хочет иметь ничего общего с жужжащей над ухом лодкой и крадется под водой, время от времени аккуратно выставляя макушку с дыхалом, чтобы выдохнуть и вдохнуть. Кит умудряется выныривать, даже не показывая спину над водой, – видно, он настолько запуган косатками, что даже плеск воды при выныривании старается свести к минимуму. Это совсем молодой китенок, и выглядит он не очень хорошо – кожа его покрыта большими скоплениями китовых вшей (на самом деле это никакие не вши, а паразитические ракообразные, которые живут на коже китов и питаются кусочками кожи и покрывающими ее водорослями). Через несколько выныров Алексею удается взять с него биопсию из арбалета. Пока ребята вылавливают из моря стрелу и откручивают наконечник с пробой, обиженный китенок проныривает под водой куда-то далеко, так что даже я сверху не могу найти его в бинокль. Лодка возвращается, и мы продолжаем считать белух.

Север Охотского моря – это одно из самых малоисследованных в смысле китов мест Дальнего Востока России. Именно туда, в окрестности Магадана, я решила отправиться в начале лета 2016 года в рамках проекта по исследованию критических местообитаний китообразных. С помощью магаданских ученых – сотрудника МагаданНИРО Алексея Ивановича Грачева и ботаника из Института биологических проблем Севера Ольги Мочаловой – я организовала два коротких рейса в Гижигинскую и Тауйскую губу. С собой я пригласила Ольгу Шпак с Алексеем Парамоновым, так как Охотское море было их районом исследований, но работали они в западной части и на север раньше не забирались, а потому этот район был им особенно интересен.

Первый рейс стартовал из Эвенска в середине июня. Под него мы арендовали КЖ («катер железный») – что-то типа карликовой мэрээски, одно из наиболее распространенных плавсредств в этом районе. Ольга Мочалова рекомендовала нам КЖ с единственной непьющей командой во всей Магаданской области («непьющей» в данном случае означало не то, что они вообще не пьют, а то, что они не напиваются в хлам в самый ответственный момент на работе). Капитану мы сразу не понравились, но делать было нечего – владелец КЖ уже заключил договор аренды и даже получил половину оплаты с моего гранта, так что капитану пришлось скрепя сердце пустить нас на борт и с отвращением подчиняться указаниям двух странных теток, повернутых на китах.

Первых белух мы встретили в бухте Имповеем, куда зашли, чтобы выгрузить группу высокопоставленных трофейных охотников во главе с самопальным туроператором Игорем Малиевским (Мочалова подрабатывала у них поварихой, и по взаимной договоренности они забрасывались на арендованном нами судне в обмен на логистическую помощь в Эвенске). Шпак с Парамоновым немедленно сделали стойку на белух, так как им были нужны пробы биопсии из этого района, чтобы прояснить структуру локальных стад охотоморской популяции. Пока мы гонялись за белухами, трофейные охотники со своими пожитками приплыли обратно на КЖ – чем-то эта бухта им не глянулась, и Малиевский попросил перевезти их дальше на юг, в бухту на оконечности полуострова Теланского. Выгрузив там туристов, мы и сами встали на якорь неподалеку – ветер усилился, снаружи била сильная волна, и смысла куда-то идти не было никакого.

Но белухи пришли к нам сами. Все три дня, что мы стояли, пережидая циклон, небольшие группы белух одна за другой заходили в бухту и проходили под самым берегом, чуть не царапая брюхом по камням. Мне было очень странно видеть такое поведение китообразных – в открытых водах Камчатки и Командорских островов ни один нормальный кит не подойдет настолько близко к берегу на мелководье: вечный прибой делает место встречи суши и моря опасной ловушкой, и все разумные морские обитатели держатся от него подальше. Как я впоследствии убедилась, для Охотского моря это норма – здесь даже косатки спокойно ходят по мелководью, способному вызвать острый приступ клаустрофобии у их камчатских сородичей, а белухи и подавно не стесняются ползать по отмелям, где винт лодочного мотора цепляет дно.