Леди, которая любила лошадей - Екатерина Лесина

— Конечно, матушка… я не подведу…

— Не подведи, не подведи… — кивнула Ефимия Гавриловна и обратила свой взгляд на княжича. Усмехнулась этак, показывая, что видит его, Вещерского, как он есть, со всеми сомнениями, с хитростями, которые не помогут. — Самоуверенность не одного человека сгубила. И мне право слово жаль, княже, что и вас придется… но, видать, судьба такая.

Она тяжко вздохнула, и покатые плечи опустились, шея же вытянулась совершенно по-гусиному, стали видны, что жилы на этой шее, что неровные полосы загару, что зоб, выдававшийся вперед этаким мешком.

— Как вы в это вляпались? — поинтересовался Вещерский, а Ефимия Гавриловна лишь рукой махнула.

— Это из-за дочери, я так думаю, — Демьян устал молчать. — Она на вас ничуть-то не похожа… в отца пошла, верно?

— И кто у нас отец? — осведомился Вещерский.

— Адольф Азонский. Он же Серп.

— Надо же… сообразительный, — нижняя челюсть Ефимии Гавриловны выдвинулась, а на лице появилось премрачное выражение. — Но и ладно… так оно даже лучше будет.

Она кивнула, соглашаясь со сказанным.

— Определенно лучше…

— Когда вы его встретили? — Демьян попытался ухватить взгляд мутноватых больных глаз. — Вы тогда уже были замужем? Но неудачно, верно? Ваш супруг оказался вовсе не тем человеком, с которым следовало связывать жизнь…

— Ишь ты… красиво поешь, — согласилась Ефимия Гавриловна. — Сволочью он был. Первостатеннейшей. Но разве сироте есть из чего выбирать? Особенно, если до того совсем иное предлагали, да… все больше в содержанки. А он замуж… я и пошла… как же — купец… надоело копейки считать.

Из ридикюля появился платочек, в который Ефимия Гавриловна громко высморкалась.

— Он-то сперва ласковым был даже… недолго… потом уж… эх, тяжка бабья доля…

— Вы его убили? — спросил Вещерский, разглядывая женщину с немалым интересом.

— А если и так, то что? — Ефимия Гавриловна платок убрала. — Скотиной был… чем дальше, тем хуже… играл, проигрывался, а я виноватая… и ладно бы только меня, но…

Она прикусила губу.

— Вы были в положении, — Демьян вдруг ясно и четко увидел историю чужой искалеченной жизни. — И вовсе не от мужа. Вы завели любовника, верно, сперва желая просто отомстить за обиду.

— Да не месть… просто… он все орал, что я потаскуха, хотя никогда-то не позволяла себе не то, что заговорить, глянуть на кого другого. А после уж решила, что пускай за дело, пускай… он хорошим был, мой Долюшка, добрым… он жалел меня. Когда же…

— Вы сразу поняли, что ребенок, скорее всего, не будет похож на супруга, верно?

— У него французска была. Вылечить вылечили, а вот детей сказали, что не будет… он бы, узнай, что я непраздна, забил бы. Так что… пришлось решать проблему.

Она грузно повернулась к Сеньке и велела:

— Иди экипаж готовь.

— Но… как вы…

— Справлюсь, чай не впервой. Да и княжич бузить не станет, он у нас ответственный. Не захочет, небось, чтоб в Гезлёве бонба случилась. А то ж людишки пострадают… оно нехорошо, когда людишки страдают. Верно, княже? Они-то к нашим делам непричастные…

Бомба?

Врет? Или… бомбы были, а с нее, безумицы, станется использовать бомбы, и вовсе не для того, чтобы Вещерского удержать. Хотя и для того сгодятся.

— А пукалку свою сюда подай, — велела Ефимия Гавриловна. — Подай, говорю!

Сенька молча протянул пистоль.

— Ты же, голубчик, сейчас письмецо отнесешь… сам отнеси, — искомое письмецо, несколько помятое, появилось из ридикюля. — Вот во Вдовий дом. Скажи, что княжне Вещерской… хотя погодь…

Она указала оттопыренным мизинцем на Вещерского.

— Сними с него цацку какую…

Аполлон, получивший поручение, придвинулся к княжичу бочком, тот же поднял руки, сунул под воротничок и вытянул цепочку с крестиком.

— Не порви и не потеряй, — велел строго, цепочку эту протянувши. И разом потеряв интерес к человечку ничтожному, каким и был Аполлон, обратился к купчихе. — И что вам от моей жены надобно?

— Деньги. Иди, Полечка, иди… и на конюшни возвертайся, ясно?

Аполлон письмо, в которое крестик сунули, взял осторожно, словно ожидая подвоха от этого вот клочка бумаги. Но принял. И поклонился. И попятился, не сводя взгляда с Ефимии Гавриловны.

— Не убивала я его… ясно же ж было, что коли вдруг, то вдову и обвиноватят. Небось сродственников у него много и всем хочется от чужого куска хоть крошечку урвать. Нет… Долечка помог… он любил меня.

— Не вас одну, — не удержался Демьян.

На что Ефимия Гавриловна махнула рукой.

— Мужик ведь… свои надобности есть. Да и магик он, я-то вон обыкновенная… да и жизнь такая, как у меня, молодости не добавляет. Только ж в койке возиться — это еще не любить. Он мне помогал. И с Рязиным, чтоб его в аду черти драли, и с делами его… думаете, я сама такая умная, со всем справилась? Меня-то и обвинить пытались, только не сумели… в тот день, как Рязину голову проломили, я у свекровушки гостевала. Жандармы, конечно, пыжились, да только… он же ж уже успел примелькаться в местах непотребных. Вот и сказали, что, мол, дело времени.

А она согласилась.

И сыграла в несчастную вдову.

— Родственнички его, конечно, засуетились, да только… отыскалась и духовая грамота, в которой он все-то имущество свое жене любимой завещал, — улыбка Ефимии Гавриловны больше на оскал походила. — Они, конечно, судом грозили, потом еще и кредиторов набежало, что тараканов из печки, да… Долечка всех от меня отвадил.

— И что взамен? — спросил Вещерский.

— Записи вашего отца, верно? — некромант тряхнул головой и зевка не сдержал. Зевок вышел смачным, во весь рот. — Того единственного человека, который сумел вернуться из экспедиции живым… и не просто вернуться. Он ведь принес что-то, так? Что-то такое, что должно было изменить всю его жизнь.

— Помер он, — Ефимия Гавриловна перекрестилась. — И матушку мою с собой забрал… а записи… от него много всякого осталось.

Поднявшись, она подошла к креслу, в котором сидел некромант.

— Из-за той экспедиции, умник, все-то и началось… ею и закончится… скоро закончится.

Она глядела на Ладислава, и жилки на шее ее напряглись, проступили сквозь кожу. Почудилось, что еще немного и кожу эту прорвут.

Но…

Нет.

Ефимия Гавриловна отошла.

Ладислав же заговорил, обращаясь, впрочем, не к Рязиной, но к княжичу.

— Если бы не те бумаги, что тебе прислали, я бы так и маялся, как оно получилось так… из официальных документов многое вымарали. К примеру, что за два дня до катастрофы Берядинский, младший брат того самого Берядинского, покинул лагерь. Он отправился в город и должен был вернуться, однако не вернулся… правда, узнали об этом далеко не сразу. Сперва его сочли погибшим, как и остальных. Все же далеко не все тела удалось извлечь. Однако Берядинский объявился сам.