Женская месть - Нора Робертс

Адриенна никогда об этом не рассказывала. Ей это было слишком тяжело. Но теперь, когда голова ее покоилась на плече Филиппа, слова полились сами собой.

– Я нашла маму как раз перед рассветом… Она лежала на полу. Казалось, она была слишком слабой, чтобы встать, и просто легла. Возможно, пыталась ползти, чтобы позвать на помощь. Возможно, звала меня, но я не услышала.

Бессознательно ее пальцы сжимались и разжимались, словно она пыталась что-то удержать.

– Вы, должно быть, читали в газетах, что она покончила с собой… – В голосе Адриенны прозвучала незатихающая боль, казалось, эти слова жгли ей губы. – Но я знаю, что это неправда. Мама долго была больна, очень страдала. Она никогда не убила бы себя таким способом, зная… зная, что я найду ее.

Филипп продолжал гладить ее волосы. Он знал, о чем писали в газетах, помнил эту скандальную историю. Время от времени она еще всплывала, окруженная невероятными подробностями.

– Ведь вы знали ее лучше всех.

Адриенна отодвинулась от Филиппа, чтобы посмотреть ему в лицо, внимательно в него вглядеться, прежде чем позволила себе снова уронить голову ему на плечо. Никогда и ничто из того, что ей говорили прежде, не звучало более утешительно.

– Да, я ее знала. Она была доброй и любящей, простой и бесхитростной. Доверяла людям. Часто не тем, кому надо. И это в конце концов убило ее.

– Вы имеете в виду отца?

Этот вопрос застал Адриенну врасплох, но ей удалось сдержать свои эмоции.

– Он сломал ее.

Адриенна поднялась и, обхватив себя руками, стала ходить по комнате.

– Отец делал это методично, день за днем. И получал от этого удовольствие.

Теперь она уже не казалась слабой. Голос ее звучал ясно, как колокола на площади, возвещавшие о наступлении Рождества, но безрадостно.

– Маму считали самой красивой актрисой в Голливуде. Мужчины видели в ней богиню. Она влюбилась в отца и бросила карьеру, свою страну, культуру – все, а он уничтожил ее, потому что она была всем тем, чего он желал и что одновременно презирал. Ведь он женился на западной женщине, на христианке…

Адриенна подошла к окну. Солнце вставало, лучи его становились все ярче, они уже превратили прозрачную воду в алмазы.

– Она не могла понять, чем вызвана жестокость отца по отношению к ней. Ей не с кем было поделиться своим горем, и когда я подросла, то стала поверенной всех ее тайн и страданий.

– Если ей было так плохо, почему она раньше не оставила мужа?

– Вы должны понять, что такое Якир, и знать мою мать. Он возненавидел ее за то, что она родила ему дочь, мама же продолжала любить отца. Даже после того, как он взял себе еще жену, унижал и оскорблял ее и насиловал. Она терпела, потому что не могла больше иметь детей, и винила в этом себя. Терпела ради меня.

Глядя на омытый солнечным светом пляж невидящим взглядом, Адриенна горестно вздохнула.

– Она очень любила вас.

– Возможно, больше, чем следовало бы. И эта любовь погубила ее. Много раз она хотела бежать из гарема, но не могла оставить меня. Однажды я стала свидетельницей того, как он избил ее и изнасиловал. Я спряталась под кроватью, закрыла уши руками, чтобы ничего не слышать, и горько плакала. С тех пор я возненавидела отца, и моя ненависть к нему крепла год от года. Однажды, когда мне было восемь лет, Абду сказал маме, что собирается отослать меня в школу и что я обручена с сыном его союзника.

– В восемь лет?

– Меня должны были выдать замуж в пятнадцать. И тогда моя мама приняла решение: она уговорила отца взять меня в Париж и ввести в свет. Для того чтобы стать хорошей женой, я должна была уметь вести себя не только в Якире, но и за его пределами. А для женщины моей страны выйти замуж в пятнадцать лет – дело обычное.

– Неужели у вас могут выдать девушку замуж против ее воли?

Адриенна не могла удержаться от улыбки.

– В Якире браки устраивают по сговору – будь это дочь крестьянина или короля. Брак не имеет ничего общего с любовью и свободным выбором. Моя помолвка была бы просто удачным политическим ходом отца.

Адриенна немного помолчала и продолжила:

– Когда мы оказались в Париже, мать сумела каким-то образом установить контакт со своей давней подругой. Селеста заказала для нас билеты до Нью-Йорка. Абду изображал из себя за границей просвещенного монарха. Поэтому он разрешил нам ходить за покупками и посещать музеи. Матери позволили ходить по Парижу в европейском платье и без покрывала, скрывающего лицо. В Лувре мы оторвались от своих телохранителей и убежали.

Адриенна прижала ладони к лицу. Глаза ее припухли и покраснели от слез. Яркий свет причинял ей боль.

– Мама еще в Якире начала принимать наркотики, ей не удалось отвыкнуть от них и в Америке. Наоборот, тянулась к ним еще больше, так как карьера ее была сломана и вернуть себе прежнее положение она не смогла. Но самое главное, она продолжала любить отца, тосковала о нем. Из всего этого я извлекла урок – поняла, что, когда женщина позволяет себе полюбить, она проигрывает. Для того чтобы выжить, надо рассчитывать только на себя.

– Но эта история должна была также раскрыть вам и другую истину: иногда любовь не признает преград и рушит все на своем пути, – возразил Филипп.

Внезапно Адриенна почувствовала озноб. Взгляд Филиппа оставался спокойным, но в глазах было нечто, чего она предпочла бы не видеть, как предпочла бы не разбираться, почему рассказала ему то, чего никогда и никому не говорила. – Я хочу принять душ, – отрывисто произнесла она, прошла в ванную и плотно закрыла за собой дверь.

Адриенна решила, что Филипп ушел. Стоя под сильной струей воды, она думала о том, что таблетка аспирина поможет ей справиться с головной болью, да и душ принес ей облегчение. Она нанесла на кожу душистый крем и набросила махровый халат, надеясь на то, что сможет растянуться на балконе и высушить волосы на солнце.

С пляжем можно было повременить. Сегодня утром, решила Адриенна, ей лучше остаться одной, подальше от праздничной суеты и оживления. Она всегда проводила рождественское утро в одиночестве, избегая полных благих намерений друзей и не связывая себя светскими обязательствами. Воспоминания о последнем Рождестве, проведенном с матерью, не вызывали в ней такой острой боли, как раньше, но и теперь она по-прежнему не выносила вида остролиста и разноцветных блестящих елочных шаров.

Фиби всегда украшала верхушку рождественской елки белой фигуркой ангела. Это повторялось каждый год с тех пор, как они стали встречать Рождество в Америке. Но во время последнего праздника она так глубоко погрузилась в черную бездну тоски, что та засосала ее.

Адриенна представляла себе болезнь матери как глубокий черный тоннель с сотнями закоулков и тупиков. Она предпочитала это цветное видение всем медицинским терминам в десятках книг, в которых говорилось об аномальном поведении и над которыми она достаточно покорпела. Такое объяснение процесса болезни ей было понятнее, чем все диагнозы и прогнозы, сообщаемые врачами в тихих, пахнущих кожей кабинетах. Да, это был именно тоннель, который всасывал в себя ее мать все глубже и глубже, по мере того как шло время. Как бы то было, но в течение многих лет Фиби удавалось выбираться из него. До тех пор, пока она не устала настолько, что тьма стала казаться ей привлекательнее света.