Продавец обуви. История компании Nike, рассказанная ее основателем - Фил Найт

В 1972 году мои «Дакс» проиграли команде «Биверс» восемь раз подряд, погружая меня восемь раз в подавленное состояние. Но теперь, в этот год, когда все идет шиворот навыворот, мои «Дакс» будут обуты в «Найк». Холлистер убедил главного тренера команды Орегонского университета Дика Энрайта надеть наши новые кроссовки с вафельной подошвой перед Большой игрой — настоящей Гражданской войной.

Местом поединка был выбран Корваллис. Моросящий дождь зарядил с утра, а к началу игры пошел стеной. Мы с Пенни стояли на трибунах, дрожа от холода в насквозь промокших пончо, стараясь разглядеть за струями дождя летящий от начального кик-оффа мяч. После первой схватки вокруг мяча дородный орегонец — квотербек, снайпер по имени Дэн Фоутс передал мяч Донни Рейнольдсу, который сделал «вынос» сразу… к зачетной зоне. «Дакс» — 7, «Найк» — 7, «Биверс» — 0.

Фоутс, завершая блестящую университетскую карьеру, в тот вечер сводил всех с ума. Он сделал пас на 300 ярдов, включая шестидесятиярдовый убойный тачдауд, когда продвинутый с его помощью мяч приземлился как перышко в руках его ресивера. Вскоре начался разгром противника. При последнем розыгрыше мои «Дакс» вели, опережая «грызунов с торчащими зубами» (кличка, данная команде «Биверс» — «Бобры». — Прим. пер.), со счетом 30:3. Я всегда называл нашу университетскую команду моими «Дакс» («Утками». — Прим. пер.), но теперь-то они действительно были моими. Они были в моих кроссовках. Каждый шаг, который они делали, каждый проход с мячом был частично моим. Одно дело, когда ты наблюдаешь за спортивным соревнованием и представляешь себя на месте игроков, в их шкуре, в их бутсах, в их кроссовках. Так поступает каждый болельщик. Другое дело, когда спортсмены в буквальном смысле выступают в кроссовках, сделанных тобой.

Я смеялся, пока мы шли к машине. Я смеялся, как маньяк. Всю дорогу до Портленда я смеялся без остановки. Вот как, повторял я Пенни снова и снова, и должен завершиться 1972 год. Победой. Любая победа имела бы целительный эффект, но такая, о Бог ты мой, — такая…

Как и его тренер, Пре после Олимпиады 1972 года был просто сам не свой. Его преследовали и выводили из себя мысли о террористических нападениях. И о своем выступлении на соревнованиях. Он чувствовал, что всех подвел. Он пришел четвертым.

Не стыдно быть четвертым среди лучших в мире на своей дистанции, сказали мы ему. Но Пре знал, что он способен на большее. И он знал также, что мог бы показать более высокий результат, если бы не был таким упрямым. Он не проявил ни терпения, ни расчетливости. Он мог бы зацепиться за тем, кто бежал первым, пристроиться у него в кильватере и вырвать серебро. Но такая тактика пошла бы в разрез с заповедями религии Пре. Поэтому он, как всегда, бежал изо всех сил, ничего не оставляя про запас, и на последних ста ярдах он выдохся. Что еще хуже — тот, кого он считал своим архисоперником, Лассе Вирен из Финляндии, вновь завоевал золото.

Мы пытались поднять Пре настроение. Мы убеждали его в том, что Орегон по-прежнему любит его. Городские власти в Юджине даже собирались назвать в его честь улицу. «Класс, — сказал Пре, — и как они собираются ее назвать — Четвертой стрит?» Он закрылся в своем металлическом трейлере на берегу Уилламетт и несколько недель не выходил из него.

Со временем, вдоволь нашагавшись из угла в угол, наигравшись со своим щенком — немецкой овчаркой Лобо и проглотив немереное количество холодного пива, Пре вышел на свет. Однажды я услышал, что он опять появился в окрестностях города, пробегая на рассвете свои ежедневные десять миль вместе с Лобо, трусящим за ним следом.

На это ушло целых полгода, но огонь в груди Пре вновь разгорелся. В своих финальных забегах, выступая за Орегон, он блистал. Он в четвертый раз выиграл забег на три мили на ежегодных соревнованиях Национальной ассоциации студенческого спорта, показав впечатляющий результат — 13 минут 05,3 секунды. Он также слетал в Скандинавию и вышел победителем в забеге на 5000 метров, установив рекорд США — 13 минут 22,4 секунды. Что еще лучше — он добился этих результатов в кроссовках «Найк». Бауэрман наконец-то убедил его надеть нашу обувь. (Уже несколько месяцев находясь на пенсии, Бауэрман по-прежнему тренировал Пре, все еще совершенствовал окончательные дизайны вафельной подошвы, которая вскоре должна была поступить в продажу для всех желающих. Никогда еще не был он настолько занятым.) И наши кроссовки наконец-то оказались достойными Пре. Бегун и наша обувь слились в идеальном симбиозе. Он генерировал тысячи долларов, рекламируя наш бренд, превращая его в символ бунтарства и иконоборчества, — а мы способствовали его выздоровлению.

Пре начал осторожно заговаривать с Бауэрманом об Олимпийских играх в Монреале в 1976 году. Он сказал Бауэрману и нескольким из своих близких друзей, что он хотел бы искупить свою вину. Он был полон решимости завоевать ту золотую медаль, которая ускользнула от него в Мюнхене.

Однако на его пути оказалось несколько пугающих камней преткновения. Жизнью Пре, как и моей и жизнью каждого, управляли цифры, и Пре вытащил в призывной лотерее страшный номер. Не приходилось сомневаться, что сразу после окончания университета его призовут в армию. Спустя год он будет сидеть в каких-нибудь зловонных джунглях под огнем крупнокалиберных пулеметов. И его ноги, его божественные ноги могут быть оторваны с мясом.

А тут еще Бауэрман. Стычки Пре с тренером шли постоянно — два упрямца с различными представлениями о методах тренировки и стилях бега. Бауэрман учитывал долгосрочную перспективу: бегун на длинные дистанции достигает пика в своей подготовке ближе к тридцати годам. Поэтому он хотел, чтобы Пре дал себе передышку, сохранил себя для определенных отборочных соревнований. Бауэрман постоянно умолял его сохранить какие-то силы. Но Пре, разумеется, противился этому. «Я выкладываюсь полностью всегда», — говорил он. В их отношениях, как в зеркале, я видел свои отношения с банками. Пре не видел смысла в том, чтобы медленно бегать — когда-либо. Беги быстро или умри. Я не мог винить его. Я был на его стороне. Даже тогда, когда я оказывался противником нашего тренера.

Кроме всего прочего, Пре был разорен. Невежды и олигархи, заправлявшие в то время американской любительской легкой атлетикой, постановили, что олимпийские спортсмены не могут получать деньги по спонсорским контрактам или деньги от государства, что доводило наших лучших бегунов, пловцов, боксеров до нищенского состояния. Для того чтобы выжить, Пре приходилось иногда подрабатывать барменом в Юджине, а иногда он участвовал в соревнованиях в Европе, незаконно получая наличные вознаграждения от промоутеров состязаний. Такие дополнительные соревнования, разумеется, стали нагнетать проблемы. Его тело, в частности его спину, ломило.

Мы в «Блю Риббон» переживали из-за Пре. Мы часто, в формальной и неформальной обстановке, говорили о нем у нас у офисе. В конце концов у нас созрел план. Для того чтобы уберечь его от травм, избавить от позорного хождения по кругу с чашей для подаяния, мы наняли его на работу. В 1973 году мы придумали для него «работу», назначили скромную зарплату в размере пяти тысяч долларов в год и предоставили ему возможность пользоваться квартирой, владельцем которой был Кейл. Квартира находилась в кондоминиуме на пляжном берегу в Лос-Анджелесе. Мы также выдали ему визитные карточки, на которых была указана его должность: национальный директор по связям с общественностью. Люди частенько щурились, спрашивая, что это значит. Я тут же щурился в ответ. «Это значит, что он умеет быстро бегать», — говорил я.