Продавец обуви. История компании Nike, рассказанная ее основателем - Фил Найт

Момент, вызывающий чувство гордости у обоих из нас.

Золотой момент моей жизни.

Продажи кроссовок «Найк» были стабильными, мой сын был здоров, я был в состоянии вовремя выплачивать ипотечный кредит. С учетом всех обстоятельств я был в чертовски хорошем настроении в тот август.

А потом все началось. На второй неделе Олимпийских игр отряд из восьми боевиков в масках перебрался через дальнюю стену, окружавшую Олимпийскую деревню, и захватил одиннадцать израильских спортсменов. В нашем офисе в Тигарде мы установили телевизор, и никто даже не притронулся к работе. Мы только смотрели и смотрели, день за днем, передачи, почти не разговаривая между собой и часто прижимая ладони к губам. Когда наступила страшная развязка, когда сообщили, что все спортсмены погибли, а их тела остались лежать на залитой кровью взлетной полосе аэропорта, все это вызвало воспоминания об убийстве братьев Кеннеди и Мартина Лютера Кинга, расстреле студентов в Кентском университете (4 мая 1970 г. в городе Кент, штат Огайо, Национальная гвардия расстреляла мирную антивоенную демонстрацию студентов против вторжения США в Камбоджу. — Прим. пер.) и десятков тысяч ребят во Вьетнаме. Наш век оказался трудным, усеянным смертями, и по крайней мере раз в сутки мы были вынуждены спрашивать себя: в чем смысл?

Когда Бауэрман вернулся, я сразу же поехал в Юджин, чтобы повидаться с ним. Он выглядел так, будто лет десять глаз не сомкнул. Он рассказал, что сам он и Пре оказались на волосок от гибели. В течение первых минут, когда террористы захватывали здание, многие израильские спортсмены смогли бежать, выскальзывая из боковых выходов, выпрыгивая из окон. Один из них добежал до соседнего здания, в котором жили Бауэрман и Пре. Бауэрман услышал стук в дверь, открыл ее и увидел перед собой этого парня, скорохода, занимающегося спортивной ходьбой. Он дрожал от страха и невнятно бормотал о вооруженных людях в масках. Бауэрман затащил бедолагу в комнату и позвонил американскому консулу. «Пришлите морпехов!» — заорал он в телефон.

Их прислали. Морские пехотинцы быстро обезопасили здание, в котором проживали Бауэрман и сборная США.

За эту «чрезмерную реакцию» чиновниками Олимпиады Бауэрману был объявлен выговор. Они заявили, что он превысил свои полномочия. В разгар кризиса они нашли время, чтобы вызвать Бауэрмана в штаб-квартиру на ковер. Слава богу, Джесси Оуэнс, герой других Олимпийских игр, проходивших в Германии (в 1936 году. — Прим. пер.), человек, «победивший» Гитлера, пошел вместе с Бауэрманом в штаб-квартиру МОК и выразил свою поддержку действиям Бауэрмана. Это вынудило бюрократов отступить.

Я долго сидел с Бауэрманом и смотрел на реку. Мы почти ни о чем не говорили. Затем своим скрипучим голосом Бауэрман сказал мне, что эта Олимпиада 1972 года — худшая полоса в его жизни. Ничего подобного прежде я от него никогда не слышал, и никогда прежде я не видел его таким. Разбитым.

Я поверить в это не мог.

Трусы никогда ничего не начинали. Слабые умирали в пути. Это значит, что остались только мы. (Фил Найт приводит в сокращении популярный лозунг, автором которого был американский поэт Хоакин Миллер (1837–1913). Миллер воспевал вольную жизнь Дикого Запада, эпигонски подражая Байрону. Впрочем, найдется с десяток других источников, претендующих на авторство этого выражения: «Трусы никогда не начинали. Слабые умирали в пути. Только смелые достигали цели. И это — мы». — Прим. пер.)

Вскоре после нашей встречи Бауэрман объявил, что оставляет тренерскую работу.

Мрачное время. Небеса стали сумрачнее и низко нависли над землей. Осени не было. Однажды мы проснулись и оказались в зимнем плену. За одну ночь деревья сбросили свое убранство и стояли голыми. Дождь лил, не переставая.

И наконец долгожданная благая весть. Мы узнали, что всего в нескольких часах езды на север, в Сиэтле, на Рейнирском международном турнире классического тенниса горячий румынский теннисист побеждал всех соперников на своем пути, причем делал это в новой паре кроссовок «Найк» Match Points. Румыном был Илие Настасе, прозванный Насти (такое прозвище величайшему теннисисту было дано его недругами, завистниками и соперниками и одаривало спортсмена целым букетом отвратительных качеств: скверный, гадкий, грязный, злобный, опасный. — Прим. пер.), и каждый раз, когда он наносил свой запатентованный удар над головой, каждый раз, когда он поднимался на цыпочки, чтобы сделать подачу, которую невозможно было отбить, весь мир видел нашу эмблему «свуш».

Мы уже хорошо понимали, что рекламные контракты со спортсменами имеют важное значение. Если мы собирались конкурировать с «Адидасом», не говоря уже о «Пуме», «Гола», «Диадоре», «Хед», «Вильсоне», «Сполдинге», «Карху», «Итоник», «Нью Бэланс» и всеми другими брендами, появлявшимися как грибы после дождя в 1970-е годы, — нам нужны будут ведущие атлеты, которые будут носить и нахваливать наш бренд. Но у нас по-прежнему не было денег, чтобы платить ведущим атлетам (денег у нас было даже меньше, чем когда-либо). Не имели мы малейшего представления и о том, как найти к ним подход, убедить их в том, что наши кроссовки хорошие, и что вскоре они станут еще лучше, и что нас следует поддержать рекламой, согласившись подписать контракт со скидкой. Вот перед нами был ведущий атлет, уже обутый в кроссовки «Найк» и побеждающий в них. Насколько будет трудным делом оформить с ним спонсорский контракт?

Я нашел телефонный номер агента Настасе. Позвонил и предложил сделку. Сказал, что заплачу 5000 долларов — я чуть не подавился, продолжив, — если его парень будет носить наши кроссовки. Он назвал встречную сумму — 15 000 долларов. Как же я ненавидел переговоры.

Мы сошлись на 10 000 долларов. Я чувствовал себя так, будто меня ограбили.

В те выходные, сказал агент, Настасе играл в турнире в Омахе. Он предложил мне вылететь туда с контрактом.

Я встретился с «Насти» и его женой, Доминик, ошеломляюще выглядевшей женщиной, в пятницу вечером в стейк-хаусе, в центре Омахи. После того как я получил его подпись под контрактом, после того как я упрятал документы в свой портфель, мы заказали ужин, чтобы отметить сделку. Бутылку вина, еще одну. В какой-то момент, по какой-то причине я стал говорить с ним с румынским акцентом, и по какой-то причине «Насти» стал звать меня «Насти», и по совершенно неизвестной для меня причине его супруга — супермодель начала строить всем вокруг, включая меня, шаловливые глазки, и к концу вечера, когда я, спотыкаясь, добрался до своего номера, я чувствовал себя теннисным чемпионом, магнатом и творцом королей. Я лежал в постели и смотрел на контракт. «Десять тысяч долларов», — произнес я вслух. Десять. Тысяч. Долларов.

Это было целое состояние. Но у «Найка» теперь был свой рекламный агент — спортивная знаменитость первой величины. Я прикрыл глаза, чтобы комната перестала вращаться вокруг меня. Затем я вновь открыл их, потому что не хотел, чтобы комната перестала вращаться. На-ка, Китами, проглоти это, сказал я, обращаясь к потолку и ко всем жителям Омахи. Ну-ка, получи!

В те далекие времена историческое футбольное соперничество между командой «Дакс» моего родного Орегонского университета и внушавшей ужас командой «Биверс» Орегонского государственного носило в лучшем случае однобокий характер. Мои «Дакс» обычно проигрывали. И обычно проигрывали с огромным счетом. И часто крупно проигрывали на линии схватки. К примеру, в 1957 году, когда обе команды дрались за корону Конференции, орегонец Джим Шэнли выходил на победный тачдаун, когда он вдруг потерял мяч, который покинул поле в очковой зоне орегонской команды на одноярдовой отметке. Орегон проиграл 10:7.