Властелин Урании - Кристиан Комбаз

«Увы, – отозвался проводник, – в Брандисе их еще больше!»

Леса, что росли по берегам Эльбы, и впрямь не шли ни в какое сравнение с теми, через которые мы проезжали, приближаясь к Брандису. Женщины, узнав поутру, что в этих краях нам теперь, очевидно, суждено обосноваться, разразились жалобами, а юная Элизабет посетовала, что мы покинули Виттенберг, не дождавшись возвращения ее возлюбленного Тенгнагеля.

Из всех дочерей моего хозяина Элизабет была самой пригожей, но до того болтливой, что за это отец любил ее меньше других. Своим пятнадцати годам она была обязана недолговечной грацией, которую ей вскоре предстояло утратить, приобретя дородные формы своей матери. Пышностью бюста она часто привлекала взгляды наших гостей, но сама не питала чувств ни к кому, кроме Франца. Она часто твердила, что он человек благородный и для ученого на диво предупредительный. Ее отец, коему предназначались эти намеки, смеялся – не столько над ее дерзостью, сколько над тем, что ученого можно считать самым большим глупцом в сравнении с его же собственными учениками.

Элизабет не скрывала, что судьба Тенгнагеля ее очень заботит, ведь он путешествует по Италии как последователь Лютера в стране католиков.

«Увы, – напомнила ей старшая сестра, – мы все в том же положении».

А отец в ответ заявил, что император не только возьмет их под свое покровительство, но и вообще питает величайшее уважение к лютеранам, евреям и приверженцам всех прочих религий за исключением магометан, которые слишком злоупотребляли его терпением.

«Разве ваш Йоханнес Кеплер также не состоял под покровительством эрцгерцога Матиаша? – спросила Магдалена. – И вот теперь он добивается вашей поддержки, чтобы спастись от преследований эрцгерцога, затеявшего в Штирии гонения на адептов реформации!»

Сеньор приказал ей замолчать, поскольку его самого грызла та же мысль. В последний раз мы остановились на ночлег близ Праги, чтобы к завтраму набраться сил, но я знал, что ему не уснуть. Во время ужина посланец, по поручению императора служивший нашим проводником, сообщил, что большинство селений, расположенных между Брандисом и крепостью Бенатки, – лютеранские. Такое известие пришлось по душе моему хозяину, и он обещал вспомнить об этом, когда будет выбирать, где ему поселиться.

Ты где? Мои глаза тебя не видят, но я слышу скрип твоего пера. При скромной помощи слуха, обоняния и памяти я угадываю, что у тебя за спиной еще двое других. Один очень добрый человек, не пастор ли это, о котором я просил? Кому ж еще и быть? Другая – женщина, но это не твоя мать, не Альма. И не Герда. Она пахнет свежим молоком и новым бархатом. В ее сердце большая жалость ко мне, в эту комнату она прокралась вслед за тобой, чтобы узнать финал этой истории и присутствовать при конце моей.

Пусть она распахнет окно, чтобы моя душа, отлетев, слилась с пением птиц и могла сверху взглянуть на этот город, где прошла половина моей жизни.

В Прагу мы въехали как раз мимо угла дома, где сейчас находимся, «У двух подсвечников».

По правую руку в ослепительных лучах июльского дня мы увидели собор, ниже – каменный мост над сверкающей рекой, Градчаны, остров, бредущее по лазурно-вермелевому небу стадо облаков. Замок был не похож на Кронборг. Я поглядел на его высокие стены, вздымающиеся над холмом, словно бок огромного корабля, и нашел, что он выглядит зловеще.

Настроение хозяина передалось мне. Встреча с императором пугала его куда больше, чем он хотел показать. Его мучил страх унижения. Если наперекор всем посулам ему не удастся снискать в этом городе привилегии, утраченные в Дании, придется смириться с лишениями. Средства, что хранились у него в Копенгагене, были слишком скудны, они не позволят долго вести тот образ жизни, к какому он привык. Заем, данный герцогу Мекленбургскому, все еще не был возвращен, и он просил продать дом на улице Красильщиков, чтобы возместить эти недостающие пятнадцать тысяч талеров. Его сестра София могла хоть из кожи вон вылезти, ища покупателя, – он требовал слишком высокую цену. Гвэн еще давал ему часть пошлины, выплачиваемой судами, пересекающими Эресунн. Но вскоре король Христиан и ее отобрал. На то, чтобы выдать замуж дочерей и обеспечить свою семью, у господина Тихо теперь не оставалось ничего, надеяться он мог лишь на благотворительность своих друзей да на ренту, которую ему, возможно, предоставит курфюрст Бранденбургский, чтобы получить право выказывать ему свое презрение и использовать в качестве астролога.

Наступил тот предполуденный час, когда знаменитому Браге настала пора приготовиться к встрече с императором Рудольфом Габсбургом. Это происходило в доме его друга Гайека. Моего хозяина обуял сильнейший страх, стоя перед зеркалом, он подумал, что сейчас лишится чувств. Его весьма заботило, как бы не уронить свой нос в присутствии первого из европейских принцев, поэтому он отказался от вермелевого колпачка в пользу другого, медного, этот был полегче и позволял хотя бы улыбаться, сколько угодно.

– Как тебе кажется? – спросил он.

– Вам замечательно идет, – отвечал я.

– Тебя не о наряде спрашивают, скажи лучше, какой прием готовит мне император.

– Разве я вам не говорил, что вижу вас сидящим рядом с ним и наблюдающим за состязанием в метании копья? Стало быть, вы поладите как нельзя лучше.

Он надел оранжево-зеленый камзол в косую полоску с пуговицами из золоченого серебра, накинул легкий, короткий черный плащ с зелеными и золотыми фестонами и белой атласной подкладкой (одеяние не подходило ему по возрасту, но такие фасоны были в большой моде при богемском дворе). К этому он прибавил новый воротник, серые чулки, орден Слона и легкую шляпу с черным пером. Брадобрей, вызванный второпях, сумел придать его кустистым усищам более сносную форму.

Когда бедноватый, еще с Гвэна вывезенный экипаж, расписанный зеленой краской, с красным гербом, снабженный украшения ради механическим устройством для счета, давним изобретением искусника Яхинова, тронулся с места и покатил ко дворцу, Сеньор до такой степени утратил свою грозную надменность, что его дочь Магдалена не преминула впоследствии описать эту метаморфозу и даже была немножко тронута.

Супруга Гайека и две его снохи до вечера развлекали и поддерживали трех женщин Браге. Они сожалели об отсутствии сиятельной дамы Кирстен и ее младших дочек, оставшихся в Дрездене с половиной прислуги. (Что до второй половины, они томились в ожидании неподалеку от города, на месте нашей последней стоянки.) Хальдор отправился во дворец вместе с хозяином. Тюге с Гайеком сели в карету и поехали в монастырь капуцинов. Что до меня, я отпустил свою душу побродить у реки, доверившись судьбе дома Браге, но дивясь, почему город, увиденный во сне, где был и мой господин, вовсе не походил на тот, что предстал передо мной теперь.

Когда Сеньор вернулся, мы догадались по его лицу, что ему, похоже, пришлось удовлетвориться новыми обещаниями.

– Вы видели императора? – спросила Магдалена.

– Это произойдет очень скоро, – молвил он. – Меня принял Барвиц, его секретарь, я хотел передать ему мои рекомендации от курфюрста Кёльнского и герцога Мекленбургского. Завтра он сообщит, кому мне надлежит их вручить.