Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго

Флора ревновала к Кириаке:

— Она раздает приказы нам с Инес, как хозяйка.

Дамита тоже говорила, что изысканные манеры Кириаки и ее командный тон провоцируют сплетни и жалобы невольников. Ана столько сил потратила, чтобы наладить хозяйство, а тут всего за несколько дней все оказалось нарушено из-за соперничества слуг.

Вопреки трауру, Ана не оставила своих хлопот и всякий раз, проходя мимо свекрови, встречала осуждающий взгляд, потому что ей следовало вместе с Леонорой и Эленой сидеть в углу, молиться и читать Библию. Эухенио с Северо пропадали в полях с рассвета до заката. Жена не заставляла его целый день торчать в доме и читать молитвы. Даже в горе он мог работать, а Ана нет, поскольку она была женщиной, и ей дозволялось выражать скорбь единственным способом — полным отречением от жизни. Но невестка проводила большую часть времени в своих садах и огородах, размышляя о будущем.

Однажды днем Леонора и Элена, взяв Мигеля, отправились к реке на пикник. Ана разбиралась с бухгалтерией, когда на лестнице, ведущей со двора в дом, послышались шаги Эухенио.

— А! Вот ты где. Не пошла на пикник?

— Нет, дон Эухенио. Конец месяца, нужно проверить счета и подготовить зарплату надсмотрщикам и наемным работникам.

— Может, я помогу?

— Я почти закончила, но если вы хотите посмотреть, что я сделала…

Эухенио сел рядом с невесткой, и она разъяснила ему каждый пункт, каждую статью расхода, рассказала обо всех покупках и продажах за почти пятилетний срок. Свекор откинулся на спинку стула, словно от синих, зеленых и красных строчек, испещрявших страницы, у него голова пошла кругом. Он плохо разбирался в кредитах и дебетах, но за то время, что он прожил на плантации, понял, что ею управляют гораздо лучше, чем он предполагал.

— Все выглядит очень хорошо, — заметил он, кивая.

— Еще пара урожайных лет, — Ана закрыла книги и сложила их стопкой, — и Лос-Хемелос станет экономически самостоятельным предприятием. А в течение следующих двух-пяти лет мы начнем получать прибыль.

— Какая трагедия, что ни один из моих мальчиков не дожил до этого!

— Да. — Ана склонила голову, но краем глаза увидела, как он оглядывается, будто составляя опись дома и всего имущества. — Вот почему, — мягко добавили она, — я хотела бы продолжить работу, дон Эухенио. Ради их памяти.

— Ана, ты, естественно, понимаешь, что это невозможно. Ты здесь, одна? Нет, моя дорогая, я ценю твои чувства, однако… Нет, я никак не могу позволить тебе такое.

Гнев закипел у нее в груди. Он, глава семьи, был обязан, фактически принужден, в силу традиций, принимать за нее решение. Ана попыталась успокоиться, напомнив себе, что Эухенио относится к ней лучше, нежели Леонора.

— Это, конечно же, ваша плантация, и вы вольны поступать по своему усмотрению. Но Рамон и Иносенте хотели передать Лос-Хемелос в наследство Мигелю. Он родился здесь. И ничего в жизни больше не видел.

— Ему четыре года, Ана. Что он может знать о наследстве и своем будущем?

— Пока ничего, но однажды он спросит, за что боролись его отец и дядя и ради чего погибли.

— И ты заставишь его поверить в то, что они боролись и погибли за кусок земли с трухлявыми строениями? За дюжину свиней и цыплят, десяток мулов и пару старых кобыл?

— Вы только это здесь и увидели?

Эухенио шагнул к окну. Он стоял спиной к Ане так долго, что она подумала, их разговор закончен.

— Луис Моралес сделал мне щедрое предложение, которое я склонен принять.

— Сколько бы он ни дал, этого недостаточно. Мы с вашими сыновьями пожертвовали ради плантации всем, и сейчас наступил момент, когда гасиенда вот-вот станет прибыльным предприятием.

— Взглянув на бухгалтерские книги и взвесив предложение Луиса, я считаю, продажа плантации окажется весьма выгодным делом.

Ана покачала головой, вспомнив, как толстый дон Луис топал по двору сахарного завода, словно уже заполучил Лос-Хемелос.

— Ты не должна волноваться, дорогая. О вас с Мигелем позаботятся. Обещаю, вы ни в чем не будете нуждаться.

— Но я хочу, дон Эухенио, остаться здесь и закончить то, что мы начали с Рамоном и Иносенте. Я в долгу перед ними и перед Мигелем!

Эухенио снова подошел к окну, очевидно раздосадованный:

— Ана, задумайся на мгновение. Как ты предполагаешь в одиночку растить сына в такой глуши, вдали от цивилизации и родных? В какую школу он пойдет? В каком обществе станет вращаться? Если малыш поранится, доктору придется добираться до него несколько часов, как к Рамону? А вдруг случится еще один мятеж? Ты не боишься?

Она подумала секунду, перед тем как ответить:

— Да, конечно, иногда… вначале, после убийства Иносенте, и в прошлом году, во время восстания, я боялась, но понимала, что если не одолею страх, то не смогу жить в ладу с самой собой.

Эухенио усмехнулся:

— Ты говоришь, как солдат.

Ана тоже улыбнулась.

— Однако, Ана, здесь требуется мужчина, чтобы управляться с работниками, не важно, невольниками или свободными людьми; мужчина, чтобы договариваться с торговцами и покупателями. Мужчина, Ана, а не молодая женщина с ребенком.

— Северо Фуэнтес все это время прекрасно справлялся с обязанностями. Он и дальше, я не сомневаюсь…

— А как, ты думаешь, это все будет выглядеть: ты здесь одна с Северо Фуэнтесом?

Ана понадеялась, Эухенио не заметил, как она покраснела.

— Он всегда относился ко мне с исключительным уважением.

— Не сомневаюсь. Когда с тобой рядом был муж. Но я видел, как он на тебя смотрит.

Ана покраснела еще сильнее:

— Дон Эухенио, на что вы намекаете?

— Ни на что, моя дорогая. Прости. Я просто хочу обрисовать твое истинное положение. Ты юная, беззащитная женщина. Он молодой, честолюбивый мужчина. Сколько времени, ты думаешь, пройдет, пока Северо не сообразит, что, женившись на хозяйке, он сам сможет стать хозяином? — Эухенио снова уселся и склонился к невестке. — Мы с Леонорой принесли огромную жертву. Оба сына мертвы. Не надо, не оправдывайся, я не виню тебя. Я тебя не виню, — повторил Эухенио, как будто желая удостовериться, что она его понимает. — Ты молода и в один прекрасный день, скорее всего, захочешь снова выйти замуж, и, вероятно, у тебя будут другие дети. И это твое право. Однако Мигель — последний Аргосо, и я намереваюсь воспитать его в своем доме и привить ему свои ценности, и свои предрассудки тоже, и, возможно, даже некоторые из своих пороков. И согласись, это мое право как главы семьи.

Ана вскочила, словно намереваясь уйти, но, подумав снова села и уставилась в пол, будто взвешивая свои слова:

— А что, если вы продадите Лос-Хемелос мне?

— Бог мой! Я же видел твои бухгалтерские книги. Ты не можешь позволить себе…