Голыми глазами - Алексей Алехин

Рыбацкую профессию городка легко угадать с закрытыми глазами. Тут сам воздух пропах рыбой.

Вдоль улицы расположились со своим нехитрым станком плетельщики канатов.

Маленькие черные суда стайкой выбегают из гавани.

В рыбном порту зеленеют горы сетей с дремлющими на них рыбаками.

Мерно колеблется роща мачт, покачиваются ржавые борта, деревянные надстройки.

Если заглянешь с пирса в крошечную рубку, увидишь вытертый до блеска деревянный штурвал, пару пустых пивных бутылок, заплеванный пол с рассыпавшимися по нему игральными картами.

В прежние годы, говорят, рыбы было пропасть, ловили на куриное перышко вместо наживки. Теперь не то.

В поисках добычи малосильные суденышки уходят через море до самой Кореи либо спускаются вдоль берега далеко на юг. В дурную погоду, когда креветка подымается со дна, ее промышляют с тяжелых деревянных лодок. Но больше теперь занимаются марикультурой, перенятой у японцев. Куда ни глянь, плантации поплавков, под которыми в несколько этажей висят садки.

Растят морскую капусту, трепангов, тех же креветок и всяких экзотических моллюсков вроде морского уха – эти жутковатого вида раковины с кулак величиной в Японии, Гонконге и за океаном идут по сорок долларов за кило.

По всему побережью, с тех пор как его «открыли» для иностранцев, вертятся десятки и сотни южнокорейцев, японцев, тайваньцев, основывая одно за другим маленькие, но очень прибыльные совместные предприятия.

Денег и правда стало больше. Похожий на подросшего карлика заместитель уездного мандарина толковал мне про сотни миллионов юаней и миллионы долларов.

Подозреваю, львиную долю забирает государство. Остальное уходит на строительство небольших цехов, питомников, где разводят изумрудно-голубую ракушечью молодь, и на всякое благоустройство с целью приманить еще больше заморских капиталов – нынче в Китае на этом просто помешались.

Прежние коммуны давным-давно разогнали.

Вместо них учредили коллективные компании, что-то вроде наших колхозов, и велели богатеть. Но с умом, то есть поглядывая наверх. И с обратного конца – не с людей, а с новых офисов, гостиниц для всякой заезжей шушеры, с общественных мест, на крайний случай.

Жидкая денежная струйка, как и в других местах, проливается на прибрежных жителей подобно дождю – сразу на всех и сверху. То введут доплату за учебу детей (а школы в Китае платные), то проложат волостную дорогу.

Я проехал по одной из них.

Широкую и ровную, ее устилал свежий желтый песок. Ехать было мягко, удивляло только отсутствие автомобильных следов. Но и это объяснилось: примерно через каждый километр вдоль всего тракта стояло по человеку с деревянным скребком. И стоило пробежать машине, как он выходил и ровнял потревоженную колесами поверхность.

Заработки тоже растут, но медленно. Голодных уже нет, но в домах те же грязь, и теснота, и готовка на угольных плитах.

Одеты рыбаки неважно.

И по-прежнему курят грошовые сигареты в желтой сладковатой бумаге – правда, чертовски вкусные.

Все-таки почти повсеместно завелись телевизоры – гордость и радость китайца. Начальство и кое-кто из капитанов построили себе первые двухэтажные коттеджи, хотя пока и пустоватые внутри.

На пестром волостном базаре, заполняющем улицу всякий пятый день по лунному календарю, нарасхват идут яркие газовые платки, постельное белье, рубашки, нанизанные на палочки сладости. А в самом Шидао на горластой торговой площади, раздавшейся в переулки, можно полюбоваться, как лихо пробивается, приподнимая тяжелые гранитные плиты, дозволенная теперь частная предприимчивость.

Под брезентами на бамбуковых шестах радостно светятся груды зеленых, желтых, красных овощей.

В крошечном магазинчике приветливо улыбается молодой приказчик в малиновой жилетке, белоснежной сорочке и при бабочке.

Стучат разноцветные шары на установленных прямо на площади бильярдах.

Веками не ослабевающая отеческая забота властей внесла в китайский характер что-то детское.

Я уже писал тебе про их любовь к разнообразным праздничным действам.

И как на утреннике в детском саду не совсем очевидно, ради кого же клеили цветные гирлянды, разучивали стихи и хороводы – для самих ли ребятишек или для приглашенных родителей, – так и праздник рыбака, на который меня привезли, показался затеянным скорее для своих же журналистов и нескольких десятков раздобытых по случаю заморских гостей.

Впрочем, полюбоваться им со всей округи толпами валили и охочие до зрелищ местные жители, иной раз целыми деревнями.

Устроители потрудились на славу.

Весь город увешали разноцветными флажками.

На берегу сколотили помост в виде древнего парусника.

Сотни собранных по уезду артистов отрепетировали представление в традиционном духе.

Даже восстановили и заново разукрасили храм покровительницы рыбаков богини Мацзу.

С утра прямо у воды была совершена церемония жертвоприношения дракону моря, которую власти полагали театрализованной. Потом состоялись лодочные гонки и состязание сетевязов, победители которых получили, кажется, по термосу.

Рокотали большие красные барабаны. Опять трещали петарды.

Пропахшие морем парни в робах прогуливались, лакомились из газетных кульков мелкими витыми ракушками, что едят сырыми.

Высокими голосами кричала ярмарка.

А с наступлением сумерек на причале зажглась вереница праздничных фонарей с изображениями реальных и мифических обитателей моря и персонажей китайских легенд. Тут-то под вспышки фейерверка и началось самое гулянье, на которое, впрочем, рыбаков не пускали, разве что по специальным приглашениям.

Для гостей местные правители закатили банкет.

Боже, сколько раковин я там съел, отплевываясь жемчужинами! Даже не понаторевшие в китайской кухне новички бодро работали палочками, время от времени выбрасывая из тарелок всякие сомнительные включения, в которых часто и состояла главная ценность блюда. Впрочем, конец я плохо помню.

Каждый из восьмидесяти моих сотрапезников посчитал долгом выпить с бледнолицым гостем до дна, и я с запозданием уразумел, что у многих вместо водки в рюмках плескалась вода.

Так что когда чуть не в полночь за мной явились в номер и принялись расталкивать на еще какое-то фольклорное игрище, я с полным правом повторил великолепную фразу Ли Бо, каковою двенадцать с половиной веков назад он отослал императорских гонцов, разыскавших его в винной лавке. В ту ночь я впервые всерьез затосковал по дому.

На другое утро, чтобы освежить голову и впечатления, я попросил снова отвезти меня к рыбацким причалам.