Утро без рассвета. Камчатка. Книга 2 - Эльмира Нетесова

Яровой опустил голову. Грустно стало. Добрые дела… Но ведь каждое он сверял со своею совестью. Бывало, сомневался, не спал ночами. Но никогда не поступился убеждениями. А всегда ли он был прав?

— Можно к вам? — на пороге встал пожилой офицер в полушубке. И, оглядевшись, удивился: — А где Виктор Федорович?

— В кино.

— Да, жаль, он мне как раз очень нужен…

Яровой глянул на часы.

— Еще минут сорок, — сказал он.

— Ну, тогда я подожду его здесь, с вашего позволения.

— Пожалуйста, — согласился Яровой. Вошедший прошел к столу. Сел на стул напротив Ярового:

— Вы здесь по делам?

— В командировку.

— К нам? Я уже здесь двадцать лет, а вас не помню. Из Магадана?

— Сейчас из Магадана. Но вообще-то нет, — ответил Яровой и спросил: — Кем вы здесь работаете?

— Заместителем Виктора Федоровича. По оперативной части.

— Я следователь. — Яровой отрекомендовался и спросил: — При Бондареве работали?

— Конечно. Игорь Павлович — наш кумир. Редкий человек был. Не то, что иные… Прямой был мужик. Таких мало. И они в нашей системе— находка! А вы, извините, по какому делу к нам? Откуда Бондарева знаете?

Яровой рассказал человеку, что привело его в Певек. Тот слушал внимательно, молча. А когда Аркадий умолк, фото попросил. Взял н руки. Охнул.

— Эх-х-х, такого человека убили! Такого человека, — покачал головой сокрушенно.

— Вы его знали? — Знал ли? Еще бы! Это же клад, а не человек

— Свидетельские показания вы охотно дадите? — спросил Яровой.

— Разумеется. Рад буду помочь, — заторопившись, назвал себя, наконец: — Зовут меня Иван Гаврилович. Фамилия — Погорелов.

— Расскажите все, что вы знаете и помните, — попросил Яровой.

— Прибыл к нам Авангард Евдокимов еще до вой ны, зимой. Лагерь наш тогда трудным был. Людей много. Заключенных. И все

— отчаянные. Одни побег затевают, другие — убийст во. В ином бараке картежники кого-то проигрывают. Чифиристы одолели. Работать никто не хочет. Заживо нас чуть в могилу не загнали. Что ни день — «буза», драки, поножовщина. Поначалу пытались с ними как с людьми говорить. А они… Да что там! Один — резидент, другой — «президент». На нас волками смотрят. Сколько нас здесь погибло! Счету нет. Ну и пришлось гайки подкрутить. Заставить этих подлецов работать. Сами понимаете, годы трудные. Да и то сказать, сколько лет мы с ними мучились! А тут терпенье лопнуло — хватит. Не могли мы смириться с таким положением вещей. Как люди! Как командиры! И решили построить работу с заключенными иначе, без либерализма. Найти среди них более сознательных. Привлечь на свою сторону, чтобы через них на других воздействовать. Иначе нельзя было. Ведь в заслугах дня сегодняшнего, живут вчерашние дела. А вчерашний день — это мы! Взявшиеся за непомерно трудную работу. Какая оплачивалась не столько деньгами, сколько здоровьем, нервами нашими…

— А если без пафоса, неужели нельзя было обходиться без «сук»? Как я слыхал, от них вреда больше, чем пользы было. Ведь нередко «буза» и драки из-за них вспыхивали, — перебил Яровой Ивана Гавриловича.

— Случалось. Было и такое. Без ошибок не бывает ни побед, ни результатов. Но ошибки были не из-за «сук», а из-за нашей горячности, торопливости подчас. Где-то надо было выждать со «шмоном». А нам времени не хватало. Хорошо вот теперь говорить. Сейчас. Когда мы уже все сделали. Извели, обломали главарей. Выстояли против целых бараков разъяренных преступников. Вы говорите — надо без «сук»? Но как? Ведь «сука» — это трещина в банде зэков. И чем больше их, тем слабее были преступники, беспомощнее. Они уже не могли бесчинствовать безнаказанно. Их жизнь ежеминутно была у нас на виду. Со всеми подробностями. И чем больше нам становилось известно, тем отчетливее мы знали, как бороться с преступниками, что им противопоставить. Вот, к примеру, был случай, когда именно Авангард спас, да, именно спас жизни целому бараку зэков. Интеллигентов. Их воры решили порезать за то, что они не поддержали «бузу» и вопреки так называемому закону, общему для всех заключенных, находящихся под опекой фартовых, вышли на работу. Воры решили проучить интеллигентов. Но Авангард предупредил нас. Мы успели очень вовремя. Воры уже вошли в барак. Человек двадцать. На двести спящих зэков это было вполне достаточно. Помешали мы тогда фартовым. А интеллигенты… Ведь жизнью были обязаны Авангарду, но возненавидели его. А разве справедливо? Он, видите ли, не тем методом их спас. А сумели бы они выстоять тогда? Они! Необученные убивать! Нет! Никогда! И мы это знали! Нам некогда было взвешивать, обдумывать. Надо было действовать. Авангарду нелегко было получать информацию. Его часто провоцировали, избивали, лепили «темнуху». «Президенты» подвешивали его за ноги к балке. Но Авангард остался нашим. Нашим даже под постоянным страхом смерти. Он знал, что не «президент», не «бугры», а он помогает заключенным выжить. И очень дорогою для себя ценой. Единственной своею, жизнью! Ради них, не ради нас! Он их спасал с нашей помощью. И не раз, а много! Будь моя воля, я таким бы при жизни памятники ставил! — горячился Погорелов.

— Да, но не все же были беспомощными! Известны случаи, когда, якобы помогая, сводил личные счеты с фартовыми. «Президент», к примеру, не нуждался в помощи Скальпа… — Яровой намеренно сделал паузу.

— Сведение счетов — это неизбежные издержки. Лес рубят — щепки летят… А этого Степана я бы вообще не выпустил из шизо. Это он только теперь хвост поджал. А тогда! На первых порах! Вы знаете, каким он был? Да, руками не убивал! Но сколько из-за него голодали работяги, интеллигенты! Он всех налогом обложил, этот негодяй! И деньги у всех отнимал. Все до копейки. Их мозолями заработанные. У некоторых были дети! Им нужно было помогать. Потому они не отсиживались по баракам, а работали. Эти же — отнимали! За так называемое предательство. Бывало, накроешь общак, а там два-три мешка денег. Вернем мы отнятое, а через день воры снова эти деньги отбирают, грабят зэков. Вот это и заставило нас не выдавать все деньги на руки. За каждым не усмотришь. Воры, они до смерти остаются ворами. И здесь. Вы знаете, как их заставили работать? Этих — в «законе»?

— Как?

— Случилось это зимой. Пурга поднялась. Надо было откопать двери склада, чтобы взять продукты. Фартовые отказались. Лишь работяги и интеллигенты сами вызвались. Их мы накормили. А фартовые три дня на хлебе и воде сидели. Они «бузу» учинили. Усмирили мы их. Но парторганизация проявила мягкотелость. Решила снять ограничения. Но Бондарев, как начальник, не разрешил. И приказал всех участников «бузы» посадить на недельное ограничение. И снимать его лишь с тех, кто сам, добровольно выйдет на работу. Разве это не верное решение?

— Вы продолжайте.

— Так вот, тогда Авангарду удалось уговорить десятка два фартовых. Они работали. Их— кормили. За ними и другие потянулись. Но ведь уговорил он тех, кто тяжелее всех перенес бы ограничения. Пожилых, ослабленных… И не выйди они сами, нам пришлось потеряв лицо, снять ограничения, признав этим поражение свое. А к концу недели все фартовые работали. Все, как один. И в шизо мы зря не сажали. Каждый случай обсуждался на оперативном совещании. И решение о наказании заключенных принимал не один Бондарев, а все мы! И каждое много раз взвешивали.