Удар милосердия - Наталья Резанова

Матфре не спросил их, куда они подевали Зику, даже не заметил ее отсутствия. Вся троица была крепко занята. Репетировали по прежнему во дворе. Снег был весь истоптан, и судя по виду Гиро и Баларта, братья успели от души повалять друг друга в сугробах – то ли по ходу игры, то ли для собственного удовольствия. Южане иногда шалеют от снега, так же как жители пустыни – пьянеют от воды.

С чего бы, среди северной зимы вспомнилась пустыня? Вовсе не хочется туда возвращаться. А может, и не стоит возвращаться на Юг, думал он ночью, когда Дагмар уснула. Что он, цепями к труппе привязан? Почему он всегда позволяет другим управлять собой? Да, он добровольно согласился помогать Лабрайду. Но когда, наконец, эти великие труды по укреплению династии закончатся, надо заняться укреплением собственной семьи. Озаботиться жильем и работой. «Дети вдовы», – они, конечно, дети, но когда тебе под тридцать, начинаешь подумывать и о собственных. То, что у Дагмар не было детей от первого мужа, еще не значит, что она бесплодна – это он мог засвидетельствовать, как лекарь.

Озеро Бирена, на берегу которого стоял Эрденон, было самым большим на севере, вообще-то водою не обиженным. Оно было богато рыбою, и кое-кто утверждал, что именно это обстоятельство послужило причиной того, что на месте старой жертвенной рощи возникла столица. Утверждение, по меньшей мере странное, ибо в государстве, граница которого проходит по морскому побережью, рыбку и без того найдется, где половить. Но эрденонцы озеро свое любили не только за рыбу. Зимой – в мирные, разумеется, времена, когда не страшно высунуться за стены, это было место народных гуляний. Герцогство Эрдское было единственной провинцией империи, где бытовало такое развлечение, как катание на коньках, а в Эрденоне оно развилось, как нигде в Эрде. Те же, кому благородное происхождение либо почтенный возраст не позволяли скользить по льду на привязанных к башмакам железных полосах, катались по озеру в санях. В этом находили особый шик, и подобным развлечением можно было угостить приезжих. Для тримейнцев это было в диковинку. Снег в бывшем королевском домене выпадал, но никогда – в таком количестве, и не лежал так долго, как в Эрде. А Трим не покрывался льдом на памяти никого из ныне живущих. На второй день после прибытия наследного принца вся тримейнская знать и высокие гости направились кататься на озеро. Разумеется, всех конькобежцев оттуда убрали, а вот шутов-потешников, состоящих под надзором Гозбера, на лед выпустили. Чистой публике разрешалось посмотреть и на господ и на шутов – с надлежащего расстояния. А чистую публику от нечистой в Эрденоне – как почти везде в империи, различают по наличию лошади. Поэтому Джаред выехал за городские ворота на Табибе. Мерин застоялся на гостиничной конюшне, пора было вывести его на волю. Жаловаться на гостиничного конюха никак было нельзя. Табиб отъелся, но не зажирел, шерсть его блестела, грива и хвост были расчесаны, так что Джаред смотрелся на нем барин барином, и стража, оцепившая озеро, пропустила его без задержки. Он приехал на место к полудню, а Матфре, Гиро и Баларт покинули гостиницу на рассвете. Они решили, что тащиться на повозке не стоит, а то, что нужно для представления, они донесут на своих плечах. Не то, чтоб им так нравилось гулять по морозу. Гозбер намекнул, что нищая комедиантская повозка не должна мозолить господам глаза. Нет, так нет, актеры – люди ко всему привычные. Зика сказала, что она любоваться на то, как шуты по льду елозят, не собирается. Они с Дагмар лучше выйдут в город. Так что Джаред был единственным из честной компании, кто прибыл сюда в качестве зрителя.

Ветер задувал чувствительно. Временами с серых небес начинал сыпать снежок. Но тем, кто выехал на лед в нарядных санях, оббитых бархатом, это ничуть не мешало. Их сани покрывали меховые полости, медвежьи и лисьи. Сытые кони из герцогских конюшен, гнедые и серые в яблоках, потряхивали гривами, заплетенными в косицы, на упряжи звенели бубенцы. Принц Норберт помещался в одних санях с гостеприимным хозяином. Молодая герцогиня, уже вполне оправившаяся от родов, со своими дамами сидела в других санях. Далее следовали сани герцогских сыновей и других придворных. И рядом с этими удобными и нарядными санями по гладкой, как стекло поверхности озера катились другие – запряженные свиньями и козлами, сооруженные из корзин и корыт. Шуты расстарались вовсю. Кто не уместился в санках, бежали на своих двоих. Коньков им не полагалось, хотя возможно, дураки умели бегать на них не хуже умных. Но уж больно было потешно, когда они поскользнувшись, растягивались на льду, или вываливались из перевернувшихся санок и устраивали кучу малу. Довольные зрелищем господа швыряли на лед монеты, и шуты, устремившись за деньгами, ставили соперникам подножки, шмякались, тузили друг друга – и над этим забавным зрелищем хохотали и придворные, и те, кто наблюдал за зрелищем с берегов – по большей части купцы и горожане, сделавшие состояние на торговле с Югом, и на том, чем мог похвалиться Север – оружии, шерсти и сукнах, олове, рыбе, масле, сыре, коже… и что там перечислять. Они также по преимуществу сидели в санях, не таких роскошных, но поместительных, кутались в теплые плащи и шубы. Немало было и всадников, и Джаред среди них не выделялся.

«Детей вдовы» среди потешников на льду не было видно, при том, что день давно перевалил на другую половину. Снова пошел частый кусачий снежок, и Джаред поежился. Плащ он оставил Дагмар, понадеявшись, что как вчера хватит ему и куртки. Может, если б он передвигался пешком, так бы оно и было. А эдак – приятного мало. И чего ради он здесь торчит? Ради преданности «Детям вдовы»? Других причин нет. Ничего из ряда вон выходящего не происходит. Джаред развернул Табиба, и чуть было не столкнулся с другим всадником.

– Замерз? – спросил Кайрел ап Тангвен спокойно и даже благодушно. Никакого удивления присутствию Джареда он не выразил. Он сидел на своем караковом, и с полдюжины воинов окружало его. Всех их Джаред знал по Дуэргару.

– Прости, господин, что не заметил тебя… а то бы поприветствовал…

– А я тебя еще вчера заметил. С какими-то девицами.

– Да, я ходил смотреть на въезд наследника.

– Значит, ты осел в Эрденоне?

– Да, так получилось. – Как обычно, Джаред счел благоразумным умолчать, что в Эрденоне он находился далеко не все время с тех пор, как расстался с Кайрелом.

– А плащом не обзавелся. Нехорошо, по здешними морозам. На, держи. – Он расстегнул пряжку на собственном плаще и бросил его Джареду.

– Господин, я не могу принять такой дар. Ты уже подарил мне чалого, теперь плащ.

– А даже святого Мартина больше, чем на половину плаща, не хватило. Но мне легче – за плащ платит император.

И, не дожидаясь ответа, он, тронув поводья, отъехал в сторону.

Джаред накинул плащ на плечи, и, согревшись, приободрился. А тут и Матфре сотоварищи появились. Они тоже обошлись без коньков, но не шлепаться, ни кувыркаться по льду, уже порядком изрезанном полозьями и подковами, не собирались. Гиро и Баларт, оба в масках, волокли за собой по льду какой-то короб, Матфре тащил на плече угрожающих размеров топор.

«Игра об отрубленной голове!» – крикнули они хором, и более не произносили ни слова. Короб установили против саней герцога и наследника. Гиро извлек из-за пазухи дудочку и начал наигрывать на ней нечто заунывное, а Баларт пустился в пляс. Он нисколько не напоминал танец, виденный Джаредом во дворе гостиницы. Скорее, это была пантомима. Комедиант падал на колени, умоляюще складывал руки, бил себя в грудь, вскакивал, простирал длани то к темнеющим небесам, то к высоким господам в санях. Ясно было, что он просит милосердия и снисхождения. Матфре тем временем натянул на лицо капюшон куртки, и стал вылитый палач. Такова была его участь в корпорации – изображать всяческих злодеев. Он подошел к Баларту и схватил его за шиворот. Тот, заламывая руки, вырывался, но тщетно. Палач доволок его до короба и бросил на рядом на колени. Теперь уже Матфре, уместив на коробе-плахе топор, начал жестикулировать, дабы зрители поняли, сколь мерзкий и ничтожный злодей ждет своей участи, и какие мучения его ожидают. Гиро отчаянно дудел, а потом, вытащив из-под плаща бубен, часто заколотил в него. Матфре, ухнув, схватился за топор, широко размахнулся и ударил. Голова Баларта слетела с плеч и покатилась по льду. Зрители ахнули, а в свите герцогини послышался визг. Не то, чтоб здесь боялись и не выносили зрелища казни, но сейчас все были настроены на веселый фарс. И вдруг – такие ужасы. Обезглавленное тело распласталось на льду, а «палач», подойдя к мертвой голове, поднял ее за волосы. И, как водилось при казнях, показал ее присутствующим. Все замерли. И в глубокой тишине «труп» внезапно вскочил на ноги. На сей раз визжали не только дамы. А Матфре ловко кинул голову казненному и тот ее поймал и заплясал на месте, подбрасывая голову, как мяч. Джаред понял, в чем был фокус: пока Матфре отвлекал внимание публики, Баларт, стоя на коленях, вытащил из плаща или из короба бутафорскую голову, а собственную втянул в плечи и прикрыл воротником плаща. Но игра еще не закончилась. Гиро стащил с себя личину и швырнул ее брату, а тот одновременно перебросил ему бутафорскую голову, и оба, обменявшись головами и лицами, пустились в зажигательный пляс, к которому присоединился и Матфре, не выпускавший из рук топора. Публика пришла в полный восторг. Безусловно, это было лучше из всего показанного за день. Даже наследник престола, так и не оставивший скучной мины, не счел за труд поаплодировать. Отплясав, Гиро с бубном и Баларт с перевернутой маской двинулись вдоль саней и собрали изрядно денег. Джаред заметил, что герцог Тирни бросил комедиантам кошелек, но в отличие от приближенных, не соизволил даже хлопнуть в ладоши. А распорядитель уже теснил «Детей вдовы» со льда.