Удар милосердия - Наталья Резанова

– Я не спрашиваю об его актерском даровании, я хочу знать, любила ли ты его.

– Я тебе ответила.

– А я? Меня ты любишь?

Она вздохула – словно ей приходилось в десятый раз разобъяснять одно и то же.

– Любовь – это как траур. Роскошь, которая не по нам. Ты хороший человек. Правда, не актер, но, наверное, Диниш считал, что лучше выбрать тебя, чем Гиро или Баларта, а он умный был человек.

– Дагмар, Диниша сегодня похоронили! И ты приходишь ко мне и при том твердишь об его достоинствах!

– Не пойму, что тебя злит – то, что я в ночь после похорон мужа прихожу к другому мужчине, или что я о нем говорю?

– Диниш знал, что я люблю тебя, – без всякой связи с предыдущим сказал Джаред. – Наверное, вы все об этом знали…и ты тоже.

– Если ты меня любишь, почему ты не рад, что я пришла?

– Потому что ты меня не любишь.

– Ты всех женщин, с которыми собирался лечь в постель, пытал, любят ли они тебя?

– Нет. По правде сказать, никого. Для меня это было неважно. Да и для них тоже… Но если бы все сложилось по – другому, если б тебя не заботило, кто актер, а кто нет – тогда бы ты полюбила меня?

– Возможно.

– Этого достаточно.

Этого и в самом деле было достаточно. Он еще успел подумать: Диниш не спросил ее согласия. Может быть, потому, что знал о нем заранее.

Это были счастливые дни, которые складывались в счастливые недели. Хотя и кажется, что полное счастье в этой жизни недостижимо. Эрденон зимой – не самое веселое место, даже когда есть жилье и вдоволь еды. Морозы сменяются гнилыми оттепелями, крыши и улицы одевает ледяная броня, и помои, которые льют из окон, застывают поверх мерзлой глины. А то снег повалит и занесет дома по самые окна. И темнеет чуть ли не сразу после полудня, и ночи не видно конца.

Но это была первая зима, когда радовали слишком длинные северные ночи.

Джаред и Дагмар почти не выходили из гостиницы, и он больше не задавал вопросов, на которые ей трудно было отвечать. Ответ он мог получить без слов.

Несмотря на годы замужества она сохранила робость и неопытность юной девушки (что могло многое сказать об ее жизни с Динишем, но Диниша вспоминать не хотелось), и это для него было внове. Подруги его бродячей жизни все как на подбор были жадны и требовательны, и большинство – не в пример опытнее монастырского питомца. А Дагмар в его руках была как мягкий воск, и это заставляло Джареда преисполняться гордости. Таким, наверное, и должен быть счастливый брак: он, сильный и все испытавший, рядом с ней, нежной и покорной.

Они мало разговаривали. Когда-то (столетия назад) Джареда раздражала молчаливость Дагмар. Теперь он научился ценить спокойствие, умиротворенность, какие не могла бы привнести в его жизнь ни одна другая женщина.

Конечно, не все время они проводили вдвоем. Да и совесть временами мучала: надо бы искать пациентов, сколько можно бездельничать? Но деньги пока не кончились, и кому нужен в Эрденоне лекарь-сновидец?

О будущем толковали они с Матфре, когда сидели вдвоем, или в компании комедиантов, попивая темное пиво. Все они спокойно отнеслись к тому, что Дагмар перебралась к Джареду, никто не шпынял ее за то, что не соблюла даже видимых приличий. Должно быть, она говорила правду: так у них принято, приличия – непозволительная роскошь. Даже за то, что Дагмар сейчас не играла, не пеняли. В других обстоятельствах, возможно, «медового месяца» бы не позволили, но теперь в делах был застой. Гильдейских праздников в этом месяце не имелось, а на площадях в снег и мороз не поиграешь. Не чурались «Дети вдовы» приглашений петь и плясать в купеческие дома по поводу семейных праздников, а раза два Матфре подряжался на похороны изображать в погребальной процессии дорого усопшего, каким он был при жизни – в его наилучших одеждах. Так было принято у местной знати и у тех горожан, что не хуже знати себя почитали. Вряд ли Матфре внешне походил на любого из клиентов, но при высоком росте, крупном телосложении и мрачной физиономии, вполне отвечал запросам родственников.

При дворе «Дети вдовы» не показывались. А на вопрос, будут ли они пытаться туда вернуться, Матфре ответил:

– Это была затея Диниша, не моя. И будь он жив… а так – нет. Без него мы не сдюжим. Он был лучший из нас. Мы хорошие актеры, но не лучшие. Дагмар – да, из лучших, но она не сможет направить остальных, как это делал Диниш…

– Так что же?

– Ну, до Масленицы трогаться отсюда смысла нет… даже если б дорога была открыта. И когда работать нам, как не на Масленицу? Вот по весне, как снег сойдет, двинемся туда, где солнце жарче. Ты как? – Он взглянул на Джареда с подозрением. Ведь у того могли быть свои планы, и от них зависит, останется ли Дагмар в труппе.

Джаред поспешил его успокоить.

– Конечно, я с вами… Ты как думаешь добираться – морем?

– С ума спятил? Морем, ясное дело, скорее, но как же мы потащимся с лошадьми, с повозкой… с бабами? Нет, двинемся по Большому южному тракту, обогнем Эрдский вал…а куда дальше, в Карниону или к границе, видно будет.

– Согласен, – сказал Джаред. Он не слишком задумывался об отдаленном будущем, главное – уйти в южные края, там и жизнь получше, и дело по себе он скорее найдет. О том, зачем, собственно, явился он в Эрденон, Джаред совсем позабыл. Тримейн с его интригами, преступлениями, принцами, магами, находился в одном из тех чуждых умозрительных миров, о которых он рассказывал Кайрелу. Но и Кайрел и Бессейра тоже превратились в героев какой-то сказки, наподобие тех, что любят в Карнионе, – истории увлекательной, однако нисколько не правдоподобной. Дагмар права – не стоит нагромождать вокруг любви сложности, строить лабиринты, нагромождать преграды. Все должно быть просто. И тогда придешь к согласию, и узнаешь счастье.

И все было просто, и это были счастливые недели. Но до месяца они не дотянули.

Первым о приезде кронпринца в Эрденон узнал Гиро, а тот услышал об этом на рынке, зимой располагавшемся под крытыми галереями. И сразу же примчался в «Цветущий вертоград» – сообщить собратьям, что наметилась возможность заработать.

Пока он, тараща глаза и размахивая руками, докладывал, что принц Норберт появится в Эрденоне не сегодня-завтра, а значит, надобно спешить во дворец, а то другие дорожку перебегут, Джаред сидел, прислушиваясь, как цепенеет в жилах кровь и сжимается сердце. Ведь Лабрайд говорил ему, что события перенесутся в Эрденон. Так и случилось. Лабрайд не только способен предвидеть будущее, он умеет это будущее устраивать . Чем он и занимался все время, пока Джаред был не сновидцем, трудящимся ради спасения империи, а человеком, мужчиной, мужем… Как ты мне надоел, Лабрайд, мой мудрый учитель, как тошно даже думать о сильных мира сего…

Нет. Лабрайд был честен с ним, он не скрывал своих намерений, и предупреждал, что в середине зимы кронпринц появится в Эрденоне. А вот Джаред скрыл от него многое, в том числе истинную причину возвращения на Север. И Лабрайд вправе ожидать, что Джаред готов к новым испытаниям. Как он сказал: « Я не испытываю чужих для меня людей…» А может, он и не ждет ничего – если столь проницателен, каким выглядит. И надеяться нужно только на себя, потому что Бессейра не приедет. Впрочем, надо еще убедиться, что она не приедет. Лабрайд слишком легко согласился с этим утверждением. Не исключено, что он уже тогда пришел к выводу, что Джаред – не игрок в замысленной игре, и решил обойтись без его помощи, Проницательность Лабрайда была порой чудовищна, в этом состояло одно из проявлений его Дара, и он еще в Скеле дал понять, что способен проникать в чужие мысли и чувства, как Джаред входить в чужие сны. Опасность в том, что люди, наделенные Даром, подобное всегда чувствуют. А Джаред вовсе не чувствовал, будто кто-то, Лабрайд или кто другой, влез к нему в душу, и там копался. В любом случае – нечего раскисать. Придется действовать, потому что…