Я тебя никогда не забуду - Анна и Сергей Литвиновы

Снизу донесся шум лифта. Мильтон-ворюга поднимался.

И вот раздался грохот железной кабины. Здесь, на этаже. Шаги на площадке. Майор помедлил – хотя все было ясно: именно наша дверь, одна, приглашающе раскрыта.

Наконец он вошел, очень осторожно. И тут… Тут я увидела в его руке пистолет. Нервы не выдержали, и я крикнула: «Кира, бей!»

И Кирилл обрушил сзади свою гантель на затылок обэхаэсэсника. Тот даже не вскрикнул. Кулем упал лицом вниз.

То ли годы «химии» среди деляг и воровок нас научили, то ли появился опыт после первых двух дел, но дальше мы с подельником действовали четко и хладнокровно. Все волнение куда-то испарилось.

Для начала захлопнули дверь на лестничную площадку. Эдуард лежал на полу в коридоре без сознания. Из затылка кровь текла на воротник и на пол. Но он дышал. И пульс был нормальный. Я посмотрела: голову ему Кир не проломил.

Кирилл поднял пистолет, который выпал из руки обэхаэсэсника, и хладнокровно сунул его в свой карман. Потом мы, не сговариваясь, перевернули пострадавшего навзничь и обыскали его. В двух боковых карманах обнаружили три плотных бумажных свертка. В одном – две тысячи рублей в банковских упаковках. В другом – три тысячи. В третьем – пять. Итого: десять тысяч рублей.

Я сразу подумала, что у Эдика был свой план. И, как положено для мильтона, не один-единственный, а с запасными вариантами.

Для начала он рассчитывал, если получится, нас арестовать. Или запугать. Или даже убить. Вот для чего ему понадобился пистолет.

Но он вдобавок прихватил на встречу с нами деньги. На случай, если мы окажемся сильными, и ему таки придется вести переговоры. Тогда он решил торговаться. За дочь свою – торговаться! Для того и рубли положил не все вместе, в одну пачку, а по отдельности. Две тыщи, три и пять. Интересно, что он планировал? Для начала выложить две тысячи, а потом повышать цену? Или сразу оглушить нас пятью «дубами», а потом добавить пару тысчонок на бедность? А три – сэкономить?

Мы пошли в ванную и смыли его кровь с рук. Одежду, свою мы вроде не перепачкали.

– Давай уходим, – сказала я.

– А он?

– Очнется – выберется.

– А если не очнется?

– Вызови ему «Скорую помощь», – усмехнулась я. Мне определенно удавалась роль преступницы.

И снова последовала процедура удаления наших пальчиков по всей квартире. Я всегда любила убираться, мне было не сложно.

Вскоре мы вышли из фатерки – навсегда. А еще через пять минут Кирилл позвонил из автомата, прямо там, на Лесной, домой майору. Супруга, разумеется, оказалась на месте – взвинченная до крайности. Кир был лапидарен.

– Ваша дочь находится по адресу: Лесной переулок, дом такой-то, – молвил он. – Можете приехать и забрать.

– Ох, спасибо вам! Большое спасибо!

Она, кажется, даже не поняла, с кем говорит. Иначе вряд ли рассыпалась бы в благодарностях.

Про вырубленного Эдика, валявшегося в пустой квартире, Кир ничего его женушке не сказал.

Итак, мы стали богаче еще на десять тысяч «деревянных». Или – три тысячи триста «зеленых». Проводнику заплатить уже хватит.

Правда, денег никогда много не бывает.

А главное, оставалось в Москве еще одно дельце. Может быть, главное.

Я быстро расправилась с тремя из четверых своих обидчиков. Зато и потери мы понесли. И наследили дай бог. Засветили две своих квартиры из трех. Нанесли тяжкие телесные повреждения милиционеру. И похитили ребенка, причем – дочку сотрудника правоохранительных органов.

Теперь нас будут искать с особенным остервенением, и, значит, времени осталось совсем мало.

…Да еще Ванечка… Я все-таки хотела с ним повидаться… И когда Кир уехал в Ленинград, договариваться с проводником… я выследила своего Ивана и мелькнула перед ним в толпе на платформе в метро… И он увидел, и помчался… Ох, лучше б я не искала с ним встречи. Он свалился мне на голову, словно живое свидетельство того, что существует другая жизнь, совершенно отличная от той, которую я веду: румяная, любовная, в ладу с законом, совестью и социализмом… А главное, я поняла: ничего у нас с ним до сих пор не кончилось…

В минуту слабости пригласив его домой, я выдала еще одно наше жилище – третье, и последнее. А главное, вдруг поняла, почувствовала: Ваня теперь не оставит меня в покое. Он будет преследовать меня. Домогаться…

Но загвоздка заключалась не только в нем. Избегнуть встречи иди отбрить назойливого поклонника – чего же проще! Однако проблема состояла скорее во мне. Потому что мне хотелось быть с Иваном. Меня тянуло к нему. Не к Кириллу. К Ивану.

И, значит, стал трещать, заваливаться, рушиться весь мой план: сначала месть и деньги, а потом – свобода. И – счастье за тридевять земель. Вдали от лозунгов «Решения XXVI съезда КПСС – выполним» и рубщиков туш, считающих себя хозяевами жизни…

Ближе к ночи поездом «Аврора» вернулся из Ленинграда Кирилл. Разумеется, я не сказала ему, что встречалась с Иваном. Он и не знал, кто это. И о моей прошлой любви, разумеется, не ведал.

К тому же Кира самого распирали новости.

Итак, он обо всем договорился. Проводник готов нас переправить на ту сторону. Кирилл даже заплатил ему аванс: целую тысячу долларов. «Не прокинет он нас?» – поинтересовалась я.

– Может, но не должен, – кратко отвечал нынешний спутник моей жизни. – И вообще он сказал, что нам лучше приехать в город на Неве. Ждать отмашки на месте.

– Когда он махнет-то?

– Не говорит. Но мне почему-то кажется: в Новый год. Погранцы тоже люди. Расслабятся.

– Что ж, поехали в колыбель революции. Мне Москва осточертела.

– А твой последний враг?

– Сделаем его. И как можно скорее. Прямо завтра. Я уже все разведала и рассчитала.

Дано: мужчина около пятидесяти, бабник. Временно одинокий (жена отдыхает в кремлевской больнице). Он находится дома, в своей квартире. Вопрос: как он поступит, когда в дверь ему позвонит красотка в халатике выше колен и в тапочках на босу ногу? Правильно, посмотрит в глазок и спросит: «Кто там?» На лестнице полутьма, и он, конечно, не узнает, кто к нему явился. Он уверен, что избавился от меня, предварительно поимев, два года назад.

Моя преступная карьера научила меня импровизировать. И я чувствовала вдохновение, когда шла на дело. Да, да, вдохновение – то самое, как у поэтов и писателей. Его описывал Ванечка. Было очень похоже: внутри радостное нетерпение и что-то вроде зуда. Наверное, во мне всегда жила гениальная мошенница.

И когда мой враг спросил из-за двери, кто там, я ответствовала – взволнованным, жалобным голосом, назвав его по имени-отчеству: «Николай Егорыч, я ваша соседка с шестого этажа, к вам не залетал мой попугай?» Почему вдруг у меня с уст слетел этот попугай? Наверно, потому, что форточка квартиры директора – мы посмотрели со двора – была открыта. То ли мой мучитель страдал приливами, то ли в его элитном доме топили слишком хорошо.