История Билли Морган - Джулз Денби

– Ну, если ты так считаешь… Я позвоню вечером, узнать, как ты, или заеду…

– Спасибо, дорогая, но не надо, чтобы мы обе заболели. Позвони мне, расскажешь, как там чего.

– Хорошо… Билли?…

– Да, милая?

– Я… Мне очень жаль, что так вышло с Джас. Это ужасно, в самом деле.

– Спасибо, Лекки. Послушай, ступай, поучись уму-разуму у этого парня, отдохни и не беспокойся, нормальная работа возобновится раньше, чем успеешь оглянуться, честное слово. Пока!

Я снова откинулась на комковатые подушки. Затем дотянулась до пачки с платками и попыталась прочистить нос. Бесполезно. Я выползла из-под отсыревшей простыни, отбросила покрывало, покрытое кошачьей шерстью и отпечатками лап, и одеяло из овечьей шерсти и отправилась в ванную; я стояла под мощной струей душа, пока не отмылась как следует, вдыхая запах геля с экстрактом чайного дерева, едва не задыхаясь. Это должно обезвредить чертов вирус и отбить больничный запах. Ненавижу этот запах – ненавижу больницы, точка. Я подумала о Джас: вздрогнув, замоталась в банное полотенце. Господи, Джас! Туберкулез. Боже всемогущий! Я опасалась СПИДа, гепатита, передозировки, но туберкулез? Мне даже в голову не приходило. Многие годы я таскала ее по врачам по поводу различных болезней, пытаясь заставить ее пройти курс реабилитации, но никто ни разу и не обмолвился о туберкулезе. Ее лицо глянуло на меня из запотевшего зеркала, белое и нереальное, как призрак. Я снова увидела панику и неверие в ее расширившихся глазах, когда яркая кровь брызнула из ее рта… Я опять задрожала, как одолеваемая мухами лошадь; мурашки побежали по телу.

Но сейчас я ничего не могу сделать, ничего до тех пор, пока врачи не дадут отбой, или она… умрет. Лучше смотреть правде в глаза, лучше думать о том, что я могу сделать для нее, если это случится. О том, что делать с Натти. Я тяжело опустилась на сиденье унитаза и почувствовала, как что-то стиснуло грудную клетку. Я прижалась головой к прохладному рукомойнику. Сперва главное. Всё постепенно. Ты сможешь. Я смогу, смогу, смогу…

Каирка замяукала под дверью, требуя еды и любви. Я кое-как вытерлась и побрела в свою комнату. Натянула чистые черные штаны и майку и собрала несвежую постель. Затем поблагодарила бога, что у меня короткие волосы и я практически не крашусь, накормила кошек и заварила чай – йоркширский чай, три пакетика на чайник, заваривать, пока не станет черным, как душа Чингиза. Сделала себе тост и приготовила завтрак для Мартышки. Тщетно раз десять попыталась набрать номер Натти, – нажимая и нажимая эту чертову зеленую кнопочку, пока изрядно помятый Мартышка сопел над вареными яйцами и кучей бутербродов с «Мармитом»,[61]запивая их пинтой чая. Я пришла в ярость, я уже готова была объехать в поисках Натти все его любимые притоны, хотя в глубине души понимала, что это бесполезно. Но что еще я могла сделать?

Ничего, на самом деле. Я позвонила доктору и договорилась об анализах крови для нас всех. Я усадила бедного измученного Мартышку на диван в гостиной и включила ему ДВД с «Книгой джунглей» (его любимый фильм), сложила белье в стиральную машину. Вычесала блох у Чингиза, он меня всю на хрен исцарапал. Срезала засохшие розы у задней двери. Наконец, после очередного бесполезного звонка, я посмотрела на часы – почти половина второго. Я решила съездить за вещами к маме – все равно день потерян. Меня не радовала эта перспектива, особенно сейчас, с синуситом и ужасной головной болью, но съездить нужно. Я была почти спокойна: в конце концов, мамы дома не будет, так что никаких выяснений отношений не предвидится; я просто заберу свои вещи и сразу же вернусь, буду ждать Натти. Насколько я знаю маму, вещи наверняка все упакованы и дожидаются меня, так что я мигом обернусь.

Я сказала Мартышке, что уеду примерно на час, и если придет Натти, пусть дождется меня, а если позвонит по местному телефону, пусть Мартышка ему скажет, чтоб Натти скорее приезжал, но больше ничего говорить не надо.

Мартышка сморщил лицо в недоумении и беспокойстве:

– Но, мисс, а если он меня спросит, что, если он спросит про миссус…

Я вздохнула.

– Не спросит, милый, и ты ничего не говори, хорошо? Просто скажи ему, чтобы приезжал как можно скорее, скажи, мне нужно его увидеть.

– Но мисс Билли мисс, он с ума сойдет, если…

– Ли, все в порядке, милый. Честное слово. Не беспокойся; послушай, я скоро вернусь, смотри свое кино, на полке есть фильм «Книга джунглей 2», если захочешь посмотреть, а в холодильнике большая плитка «Фрут энд Нат», можешь ее съесть. Просто жди здесь, хорошо? Жди Натти, жди меня.

Он кивнул, его лицо разгладилось при мысли о том, что он снова увидит своего кумира, а может быть, его обрадовала предстоящая оргия из шоколада и «Маугли», которого он сможет спокойно посмотреть.

Я была горда своим хладнокровием и тем, что наивно считала зрелым отношением: я спокойно съезжу к маме и просто заберу свои вещи. Вот такой эффектный финал.

Я доехала быстро и без приключений. Я была безупречна, все под контролем.

Они лежали аккуратно, на виду – поверх коробки со старыми бумагами, которую мама поставила на кухонный стол. Письма моего отца, которые он посылал годами, а мама прятала их от меня. Очень в ее духе: коварно, исподтишка, отвратительно – очень женский способ мести за газетную статью и за все обиды, что я ей причинила. Она ни за что бы не сделала это в открытую, просто положила их там, где я бы их нашла, а если бы я что-то сказала, она бы дернула головой и заявила, что это моя вина, что я суюсь в чужие дела, я сама в это впуталась. Но в ее глазах появился бы блеск. Она знала, как много это значит для меня, они стали ее последним оружием, ее Судным днем.

Они были перевязаны старой клетчатой лентой для волос, возможно оставшейся от собаки. Я сразу узнала почерк на верхнем конверте, как я могла не узнать? Он так похож на мой. Почерк моего отца, каллиграфический, наклонный, стремительный: черные-черные чернила. Десятки писем, начиная с той недели, как он ушел. Хрупкие, слежавшиеся, как окаменелости. Сперва он, должно быть, писал каждую неделю, но время шло, он не получал ответа, и они стали приходить лишь на день рождения и Рождество, длинные письма, засунутые в открытки. Но они приходили до самой его смерти.

Она прятала их от меня. Она, блядь, прятала их от меня. Я думала, что он бросил меня, что он ушел из-за меня. Она заставила меня так думать, заставила расплачиваться за это, страдать. Дочь своего отца, такая же, как папочка. Она не могла добраться до него, но у нее под рукой была его копия.

Я сидела за столом и читала письма, беспорядочно, вытирая слезы и сопли кухонным полотенцем, которое достала из пакета.

…и когда я впервые увидел тебя, Билли, любимая моя, такую маленькую, такую красную, такую крепкую и отчаянно вопящую, я подумал: вот о чем говорится в стихах, вот она, «сила, дающая жизнь цветку»,[62]вот зачем все это…