Гранды. Американская сефардская элита - Стивен Бирмингем

На третью ночь плавания один из самых постоянных нарушителей команды, пронесший на борт виски, в пьяном ступоре перевалился через перила и погиб, после чего «Вандалия» осталась в несколько лучшем состоянии. Но те, кто остался, вели себя лучше лишь в некоторой степени. Пьянство и мелкое воровство были болезнями, характерными для флота, и Урия придумал уникальные наказания за эти проступки. Человеку, уличенному в воровстве, вешали на шею деревянную табличку с надписью THIEF. Матрос, уличенный в пьянстве на службе, должен был носить табличку, вырезанную в форме бутылки, с надписью A DRUNKARD'S PUNISHMENT. Лейтенант Ху назвал эти меры не только бесполезными, но и смешными. Но после нескольких недель пребывания в море пришлось признать странный факт: похоже, они работали.

Теория Урии заключалась в том, что выставление человека в глазах его товарищей в нелепом виде оказывает на его поведение гораздо более длительное воздействие, чем физические пытки. К тому же он был одним из первых сторонников идеи о том, что наказание должно соответствовать преступлению. Иногда это требовало от него необычайной фантазии. Однажды, например, к Урии привели молодого матроса по имени Джон Томпсон и обвинили его в том, что он передразнивает офицера, имитируя его голос. Урия обдумал обвинение, а затем, обращаясь к недоумевающему члену экипажа, приказал собрать несколько горстей перьев чайки. Когда перья были доставлены, Урия приказал Томпсону сбросить брюки. На каждую ягодицу нанесли небольшое количество смолы, а затем прикрепили к ней перья. Молодому человеку было велено простоять в таком виде на палубе пять минут, к большому удовольствию команды. «Если ты собираешься вести себя как попугай, ты должен выглядеть как попугай», — сказал Урия.

Вернувшись в Пенсаколу, Урия вполне ожидал, что его отправят на очередное задание на корабль «Вандалия». Но без предупреждения он получил приказ освободить его от командования и «ожидать распоряжений». Начался еще один долгий период профессионального бездействия. Он писал в Вашингтон с просьбой о назначении, но флот хранил молчание. В конце концов, обескураженный, он вернулся в Монтичелло и занялся недвижимостью.

Паника 1837 года привела к серьезному спаду на рынке недвижимости, и Урия, чье состояние не пострадало от паники, воспользовался этой возможностью, чтобы вложить значительные средства в недвижимость на Манхэттене. Вскоре ему принадлежало не менее двадцати зданий. Три дома, в которых он жил, приносили ему доход почти 3 500 долл. в месяц, в то время как средний американский рабочий зарабатывал 600 долл. в год. И все же он продолжал с надеждой думать о море, о другой команде. И поэтому можно представить себе, с каким потрясением он получил спустя почти два года после ухода с «Вандалии» извещение из Вашингтона с краткими формулировками, предписывающее ему предстать перед военным трибуналом за «подлог, трусость, жестокое и скандальное поведение». Он был шестым.

Обвинителем, судя по всему, был его бывший сослуживец лейтенант Ху, который в течение нескольких месяцев после ухода Урии с «Вандалии» вел личную вендетту, чтобы поставить Урию на колени. Конкретные детали обвинения были почти причудливы. «Фальсификация» касалась того, что в рапорте, поданном Урией, из-за канцелярской ошибки были пропущены два слова. «Трусость», — говорилось в обвинении, — означала, что Урия Леви однажды позволил человеку «сильно свернуть ему нос, не оказав никакого сопротивления». Жестокое и скандальное поведение» относилось к наказанию Джона Томпсона, а для пущей убедительности Урию также обвинили в том, что он «не подал пример порядочности и приличия в своем личном поведении», что в переводе означает, что он имел наглость покрасить корабельные пушки в синий цвет. На первый взгляд, обвинения были самыми серьезными из всех, которые когда-либо предъявлялись Урии. Однако при ближайшем рассмотрении они показались смехотворными, и, возможно, Урия допустил тактическую ошибку в самом начале процесса, заявив суду, что считает их таковыми.

Редко в истории США ягодицы моряка подвергались столь пристальному и тщательному изучению со стороны представителей высших эшелонов власти, включая самого высокопоставленного человека — президента. Обвинение обвиняло хозяина судна «Вандалия» в том, что он приказал провести полномасштабную процедуру дегтя и перьев. Защита же настаивала на том, что на каждого члена команды было нанесено по капле дегтя «размером не больше серебряного доллара». Обвинение утверждало, что у юноши навсегда осталась травма от унизительного обращения, которому он подвергся на глазах своих товарищей. Защита утверждала, что инцидент был воспринят как добрая шутка, и моральный дух на корабле от этого значительно улучшился. Страница за страницей в протокол суда вносились показания о состоянии заднего прохода молодого человека, который, поскольку находился где-то в открытом море, не мог быть вызван для дачи показаний. По мере того как дело затягивалось, Урия все больше убеждался в том, что его оправдают. Но когда суд признал его виновным, а затем вынес приговор — он был уволен из ВМС США, это был уже второй случай его увольнения. Это было его второе увольнение. Он вернулся в Нью-Йорк в состоянии шока.

Президент Джон Тайлер до вступления в должность президента был юристом и с особым вниманием изучал решения военного трибунала, когда они поступали к нему для обычного рассмотрения. Ему должно было показаться совершенно очевидным, что с капитаном Леви что-то «не так», кроме его способа наказания, когда речь шла о высшем военно-морском руководстве. И хотя в своем заключении он этого не коснулся — антисемитизм в США все еще оставался такой неуловимой, расплывчатой, плохо определяемой величиной, — Тайлер все же сказал, что считает наказание чрезмерным, и попросил суд пересмотреть приговор.

При пересмотре приговора суд очень разволновался и написал Тайлеру пронзительный ответ, в котором говорится следующее: «Мы не можем представить себе наказания более унизительного и рассчитанного на такие чувства, чем то, которое было применено [к матросу Томпсону]. Оно включало в себя не только непристойное обнажение лица мальчика у трапа корабля, но и бесчестье, которое сопутствует только самым позорным проступкам. С этой точки зрения наказание было не только необычным, но и незаконным и чрезвычайно жестоким». Даже порка была бы более милосердной. Пожалуйста, — просил суд президента, — оставьте приговор Урии в силе, ради «флотских традиций», если не ради чего другого.

Президент ответил твердо. «Небольшое количество дегтя, — писал он, — было положено на спину» — «спина» была вполне президентским эвфемизмом — «мальчика, и полдюжины перьев попугая, положенных на него, были заменены вместо двенадцати полос кошки. За это капитан Леви был приговорен к увольнению со службы. Он хотел временно прикрепить к