Лютый остров - Юлия Остапенко

– На твоей стороне! – воскликнул Ибрагим, яростно сверкнув глазами. – Так я и знал! Ты спелся с этим изменником, этим...

– Отчего же изменником? – спросил Рустам сухо. – Разве он тебе присягал?

– Он хотел убить меня! Ты видел сам!

– Должно быть, у него были на то причины, – сказал Рустам и отшвырнул наруч повиновения прочь. Бронзовая броня дугой пролетела через комнату, жалобно звякнула о железную решетку над бассейном и провалилась между ее зубцами. Вода потревожилась всплеском – и через миг над поверхностью ее жадно клацнули крокодильи зубы.

– Что ты натворил?! Ты знаешь, сколько он стоит? – закричал паша и вскочил, но Рустам легким тычком острия усадил его обратно.

– Да, знаю – он стоил множества унижений тем, кто его носил, равно как и тем, кто в гордыне своей заставлял его надевать. Благодари Аваррат, Ибрагим, что я не надел его на тебя сейчас и не заставил плясать на решетке. Как думаешь, долго бы ты продержался?

Паша уставился на него, будто ушам своим не веря. Рустам и сам не верил себе. Казалось, губами его движет кто-то иной, и не он, а этот иной исторгает из горла его слова, еще вчера казавшиеся немыслимыми.

– Все, что ты сделал, – сказал он после некоторого молчания, – было вызвано трусостью и малодушием. Мелочная мстительность и кровожадность заставили тебя требовать у ассасинов, чтобы, даже убив всех нас, они сохранили для тебя Альтаира. Если бы не это, если в ты велел убить и его тоже, я бы до сих пор не знал ни о чем... я был бы мертв, как Феррир и Керим, Алдир и Ульбек, как Нияз... Все это так несправедливо, паша.

– Ты слишком много себе позволяешь, – прошипел Ибрагим, глядя на него с ненавистью. Острие ятагана по-прежнему касалось его груди, и он не смел шевельнуться, но взгляд его был полон злобы. – Да как смеешь ты говорить мне о справедливости, ты, раб? Я твой владыка! Все, что я решу, верно! Все, что я приказываю, хорошо!

– Ты непогрешим, – кивнул Рустам – и слегка улыбнулся, как, он знал, на его месте улыбнулся бы Альтаир.

– Да! Да, я...

– Я не раб тебе, Ибрагим. Слуга, но не раб. Слуга тем и отличается от раба, что сам волен решать, жить ему или умереть за своего господина... стоит ли господи его жизни и его смерти. Впрочем, твой раб Альтаир – и тот свободнее, чем я, твой первый шимран. Но, – добавил он, – раб не может стать свободным. А я могу.

И, сказав это, Рустам иб-Керим вогнал клинок ятагана в сердце Ибрагима-паши, и белый пух, фонтаном вырвавшийся из подушек, обагрился кровью и стал оседать на мраморный пол подобно осыпавшимся лепесткам.

Рустам дождался, пока Ибрагим перестанет хрипеть, уперся подошвой сапога в его грудь и рывком высвободил клинок. Затем сошел с помоста и, не оборачиваясь, зашагал прочь, мимо бассейна, в котором толклись и урчали крокодилы, сражаясь за блестящий кусок бронзы.

* * *

Смрадный дух из покоев Ибрагима-паши достиг ноздрей домашних рабов лишь под утро. Тем не менее они вряд ли решились бы войти в чертог своего владыки, если бы не обнаружили в предпокое ужасное побоище – мертвые тела и множество крови повсюду. Сам владыка также был окровавлен и мертв, и на искаженном лице его навсегда застыло гневное, изумленное неверие. Кто бы ни был убийца, паша, похоже, до последнего вздоха не верил, что тот решится поднять на владыку клинок.

Искали ли этого убийцу? О да, еще как. Вскоре стало известно, что ему удалось вырезать охрану паши во всем крыле, примыкавшем к опочивальне Ибрагима – должно быть, он подкупил кого-то из слуг, раз ему стало известно, где именно проводит вечер паша. Наложница, ублажавшая владыку в ту роковую ночь, ничего не смогла поведать, так как находилась в беспрестанной истерике, а чернокожий мальчик-раб сообщил, что около полуночи к паше вошел высокий черноволосый мужчина с белой кожей. Под это описание подходили все обитатели дворца и все жители Аркадашана, но большего от мальчишки добиться не удалось – для него ведь белокожие варвары были все на одно лицо.

Но самые большие толки и возгласы ужаса вызвал труп странного существа, обнаруженного рядом с телом владыки. Ходили даже слухи, что, быть может, эта тварь и убила Ибрагима, а потом, пораженная за свое преступление богиней Аваррат, умерла на месте. Этих толков не усмиряло даже заявление придворного лекаря, осмотревшего труп, что тварь явно умерла несколько дней тому назад. Ну и что с того, шептались по закоулкам дворца – на то он и демон! Разве такая малость, как смерть, может помешать демону? Слухи бурлили и не утихали до тех пор, пока злосчастное тело не сожгли, от греха подальше.

За всеми этими треволнениями собственно расследование смерти паши едва не зашло в тупик. В конце концов удалось выяснить, что как раз накануне роковой ночи во дворец прибыл один из шимранов паши, Рустам иб-Керим, посланный десять дней назад в Ильбиан с особой миссией. Подробностей никто не знал, но известно было, что он привел с собой странно выглядящего раба – некоторые утверждали, что это был тот самый ассасин, который попытался напасть на пашу прошлой весной. Хватились шимрана – но того и след простыл, равно как и таинственного раба. Однако чем больше расследовали, тем очевиднее становилось, что резню, устроенную в покоях Ибрагима, мог совершить только ассасин. Судя по всему, уже во дворце он убил шимрана и его мечом проложил себе путь в покои паши. Выполнив свое черное дело, убийца скрылся бесследно, как это всегда делают ассасины. Страшная разгадка тайны – но всяко менее страшная, чем слух о шабаше кошкообразных демонов, учиненном во дворце. Юному Курдану, старшему из сыновей Ибрагима, хватило ума довольствоваться этим и свернуть расследование, пока оно не породило новых слухов, от которых было недалеко до всеобщей паники, – по всему городу шли разговоры про эту треклятую тварь, невесть как оказавшуюся в самом дворце паши! Курдану предстояло в скором времени стать владыкой Аркадашана, и он отнюдь не жаждал начинать свое правление с подавления беспорядков. Народ Аркадашана отважен и не знает страха, но способен ли разум человеческий устоять перед суеверным ужасом, внушаемым демонами, что смеют бросать вызов самой Аваррат? Нет, юный правитель не собирался подвергать свой народ такому испытанию – и это давало основания надеяться, что он будет лучшим владыкой, нежели его вздорный и жестокосердый отец.

Все эти слухи человек по имени Керим иб-Феррир исправно приносил своему старшему брату, который тяжело пострадал при пожаре в их доме и которого он выхаживал на постоялом дворе Аркадашана. У несчастного было сильно обожжено лицо, так что его приходилось прятать под повязками, а также рассечена грудь – на нее упал отцовский ятаган, сорвавшийся со стены, когда рушился потолок. Так Керим иб-Феррир объяснил хозяину постоялого двора, когда просил привести лекаря, и хозяин сполна проникся чужим горем, тем более что сочувствие его было подкреплено щедрой платой. По его мнению, брат Керим-бея был совсем плох – он отказывался от еды и ничего не говорил, большую часть времени проводя в постели, отвернувшись к стене. Однако Керим-бей не терял надежды. Братья никогда ее не теряют.

И надежда оправдала себя. Пришел день, когда щедрый постоялец вернулся из города, куда ходил по своим делам, поднялся в комнату, которую снимал с братом, запер дверь и объявил: