Кузен Понс - Оноре де Бальзак

Госпожа де Марвиль приняла Фрезье с любезностью, свидетельствовавшей о том, что г-н Лебеф, как и было им обещано г-же Ватинель, дал благоприятный отзыв о бывшем мантском поверенном. Амели постаралась его обворожить, так в свое время старалась, вероятно, обворожить Жака Клемана герцогиня де Монпансье[62]; ведь захудалый стряпчий был тем кинжалом, которым орудовала она. Когда же Фрезье показал совместное письмо Элиаса Магуса и Ремонанка, в котором они предлагали приобрести оптом всю коллекцию Понса за девятьсот тысяч франков наличными, супруга председателя посмотрела на своего гостя взглядом, в котором золотом блеснула эта сумма. Поток разыгравшихся вожделений захлестнул стряпчего.

— Муж, — сказала г-жа де Марвиль, — поручил мне пригласить вас завтра к обеду; будут только свои: господин Годешаль, преемник господина Дероша, моего поверенного, потом Бертье — наш нотариус, и зять с дочерью... После обеда мы — вы, я, нотариус и поверенный — обсудим, как вы и хотели, наши дела, и я передам вам все полномочия. И господин Годешаль, и господин Бертье, согласно высказанному вами желанию, будут неукоснительно следовать вашим указаниям и позаботятся, чтобы все прошло хорошо. Вы получите доверенность от господина де Марвиля, как только она вам потребуется...

— Она будет нужна в день кончины...

— Не беспокойтесь, все будет наготове.

— Сударыня, если я прошу дать мне доверенность, то тишь потому, что считаю нежелательным для себя, а главным образом для вас, появление вашего поверенного... Уж если я взялся за дело, то отдаюсь ему весь. Поэтому я прошу такого же беззаветного доверия со стороны моих покровителей — я не позволю себе назвать вас моими клиентами. Вы, может быть, подумаете, что я действую так, боясь упустить это дело из своих рук; нет, сударыня, нет! Но если обнаружится какой-либо факт, скажем, не совсем благовидный... вы понимаете, что под тяжестью наследства... особенно если это наследство в девятьсот тысяч франков... легко споткнуться... вам неудобно будет опорочить такого человека, как мэтр Годешаль, известного своей неподкупной честностью, но свалить всю вину на ничтожного стряпчего можно...

Госпожа де Марвиль в восхищении посмотрела на Фрезье.

— Вы взлетите очень высоко или падете очень низко, — сказала она. — На вашем месте я не стала бы домогаться такой богадельни, как должность мирового судьи, я бы метила в... мантские прокуроры! Надо выйти на торную дорогу.

— Не беспокойтесь, сударыня! Для господина Вителя должность мирового судьи — смирная пастырская лошадка, а для меня она станет боевым конем.

Таким образом, Фрезье сумел довести супругу председателя суда до полной откровенности.

— Мне кажется, что вы всей душой преданы нашим интересам, — сказала она, — и я могу поделиться с вами трудностями, которые мы в данный момент испытываем, и надеждами, которые лелеем. В ту пору, когда предполагался брак нашей дочери с одним интриганом, впоследствии ставшим банкиром, мой муж очень хотел округлить наше Марвильское именье, подкупив к нему луга, которые тогда продавались. Вам известно, что мы дали это великолепное поместье в приданое за дочерью, но, так как она у меня единственная, я очень хочу приобрести еще прилегающие луга. Частично эти угодья уже проданы, они принадлежат какому-то англичанину, который прожил двадцать лет у нас, а теперь собирается обратно в Англию; он построил очаровательный коттедж в живописном месте между марвильским парком и лугами, прежде входившими в это же владение, и, чтоб разбить парк, скупил по бешеной цене ремизы, рощи, сады. Дом со службами, который весьма способствует красоте пейзажа, примыкает к стене парка, принадлежащего моей дочери. Все эти угодья вместе со строениями можно было бы приобрести за семьсот тысяч франков, так как луга дают двадцать тысяч чистого дохода... Но если господин Уордмен прослышит, что покупатели — мы, он, несомненно, запросит на двести, триста тысяч больше, потому что это цена строений, при покупке же земли под пахоту и покосы строение не ценится ни во что.

— Сударыня, по моему разумению, вы можете считать, что наследство уже у вас в кармане, и поэтому я предлагаю вам себя в качестве подставного покупателя и ручаюсь, что приобрету землю по самой сходной цене, а с вами мы заключим частный договор, как это делается, когда имение приобретает скупщик. Я так и отрекомендуюсь англичанину. Эти дела я знаю, в Манте я на них напрактиковался. Контора Ватинеля стала приносить вдвое больше дохода, потому что я работал под его маркой.

— Ага, теперь я понимаю ваши отношения с мадам Ватинель... Верно, этот нотариус теперь очень богат?..

— Но госпожа Ватинель очень расточительна... Итак, будьте спокойны, сударыня, англичанина я беру на себя...

— Если это удастся, я буду вам вечно признательна. Прощайте, дорогой господин Фрезье. До завтра...

Фрезье поклонился г-же де Марвиль несколько менее угодливо, чем в прошлый раз, и вышел.

— Завтра я обедаю у председателя суда, господина де Марвиля! — повторял про себя Фрезье. — Ну, эта семья у меня в руках. Теперь, чтоб стать хозяином положения, надо бы через Табаро, судебного пристава при мировом суде, войти в доверье к этому немцу. Табаро не хочет отдать за меня дочь, она у него единственная... еще как отдаст, когда я буду мировым судьей. Конечно, мадмуазель Табаро — рыжая, да к тому же слабогрудая, но ей достался после матери дом на Королевской площади; значит, у меня будет избирательный ценз. Когда умрет отец, она получит еще шесть тысяч ливров ренты, не меньше. Правда, красотой она не блещет, но, господи боже мой, переход от нуля к восемнадцати тысячам ренты столь приятен, что не будешь особенно приглядываться к мостику, по которому совершаешь этот переход!..

Возвращаясь бульварами на Нормандскую улицу, Фрезье видел наяву золотые сны и тешился мыслью, что настал конец нужде; он обдумывал брак своего друга Пулена с мадмуазель Витель, дочерью мирового судьи. Мысленно он уже воображал себя и доктора царьками квартала, влияющими на городские, военные и политические выборы. Парижские бульвары кажутся очень короткими, когда тебя подгоняют честолюбивые мечты.

Поднявшись наверх, Шмуке сказал своему другу, что Сибо при смерти и что Ремонанк пошел за нотариусом Троньоном. Понса поразила эта фамилия, которую часто упоминала болтливая тетка Сибо, отзывавшаяся о Троньоне как об образце честности. И больному, с сегодняшнего утра всюду видевшему подвох, пришла блестящая идея, завершавшая придуманный им план действия, целью которого было посрамить и окончательно разоблачить тетку Сибо в глазах доверчивого Шмуке.

— Шмуке, — сказал он, взяв за руку несчастного немца, совсем растерявшегося от стольких событий и новостей, — если привратник при смерти, в доме сейчас, наверное, полное смятение, мы на время свободны, то есть за нами не шпионят, потому что, будь уверен, за нами давно шпионят. Возьми кабриолет и поезжай в театр, скажи мадмуазель Элоизе, нашей прима-балерине, что перед смертью я хочу повидать ее, пусть она приедет в половине одиннадцатого, когда освободится. Оттуда отправляйся к твоим друзьям Швабу и Бруннеру и попроси их быть здесь завтра к девяти часам утра, пусть сделают вид, будто зашли по дороге справиться о моем здоровье, и подымутся к нам...