Кузен Понс - Оноре де Бальзак

— Шмуке, хороший мой!

— Мольтши, я зердцем знаю все, что ти скашешь... Отдохни, отдохни! — сказал Шмуке, блаженно улыбаясь.

— Бедный друг! Благородное сердце! Чадо божье, живущее в боге! Ты один меня любил! — восклицал Понс, и в голосе его слышались незнакомые ноты.

Душа, собиравшаяся отлетать в вечность, вся отразилась в этих словах, которые звучали для Шмуке почти так же сладостно, как слова любви.

— Ти не будешь умирать, не будешь умирать, и я стану зильний, как лев, я буду работать за двоих!

— Послушай, мой добрый, мой верный, мой чудный друг, мне остались считанные минуты, ведь я умираю, я не поправлюсь после стольких приступов.

Шмуке рыдал, как ребенок.

— Выслушай меня, плакать ты будешь потом... — продолжал Понс. — Ты христианин, смирись. Я ограблен, ограблен теткой Сибо... Раньше чем тебя покинуть, я должен просветить тебя насчет житейских дел, потому что ты не знаешь жизни... У меня украли восемь картин, которые стоят больших денег.

— Прости менья, это я их продаваль.

— Ты?

— Я... — сказал бедный немец, — на нас било подано в зуд ко взисканию.

— Подано в суд?.. Кем?

— Подошти!..

Шмуке пошел за гербовой бумагой, оставленной судебным приставом, и принес ее.

Понс внимательно прочитал всю эту тарабарщину. Потом отложил бумагу и долго молчал. До этого дня он интересовался только зримыми плодами человеческого труда и пренебрегал отвлеченной моралью, но теперь вдруг прозрел и увидел все нити интриги, которую плела тетка Сибо. На несколько минут в нем опять проснулся темперамент художника, изощренный ум ученика Римской академии, проснулась молодость.

— Добрый мой Шмуке, повинуйся мне беспрекословно. Слушай! Сойди вниз в швейцарскую и скажи этой мерзкой бабе, что я хотел бы повидать того человека, которого присылал мой кузен де Марвиль, ежели он не придет, я намерен завещать мою коллекцию музею; скажи, что я собираюсь писать завещание.

Шмуке выполнил данное ему поручение, но привратница рассмеялась ему в лицо.

— Наш ненаглядный был в бреду, ему померещилось, что у него в спальне народ. Ей-богу же, от его родственников никто не приходил...

Шмуке в точности передал Понсу ее ответ.

— Я не ожидал, что она такая хитрая, такая зловредная, такая продувная бестия, — сказал Понс, усмехнувшись, — она лжет в глаза и за глаза! Послушай, сегодня утром она приводила сюда еврея, по имени Элиас Магус, Ремонанка и еще кого-то третьего, какого-то неизвестного мне человека, но этот почище тех обоих. Привратница рассчитывала, что, пока я буду спать, они оценят мое наследство, но я случайно проснулся и увидел, как все трое разглядывали мои табакерки. Затем тот, незнакомый мне, человек сказал, что его послал мой кузен Камюзо, я сам говорил с ним. А эта подлая тетка Сибо уверяет, будто все это мне приснилось... Шмуке, друг мой, я не спал!.. Я действительно слышал голос того человека, он говорил со мной... оба торговца испугались и шмыгнули за дверь. Я думал, что тетка Сибо выдаст себя!.. Моя попытка оказалась безуспешной. Ну, теперь я расставлю другие сети, и эта мерзавка в них попадется. Бедный мой Шмуке, ты считаешь тетку Сибо ангелом, — вот уже месяц, как она ради своих корыстных целей делает все, чтоб меня уморить. Мне трудно было поверить, что женщина, в течение нескольких лет честно служившая нам, может быть такой бездушной. Доверчивость погубила меня... Сколько тебе дали за восемь картин?..

— Пьять тысятш франков.

— Господи боже мой, они стоили в двадцать раз больше! — воскликнул Понс. — Это лучшее, что есть в моем собрании. У меня остается слишком мало времени, чтоб начать судебное дело, да, кроме того, тебя бы тоже привлекли как сообщника этих мерзавцев... Судебный процесс тебя убьет! Ты даже не знаешь, что такое правосудие! Это сточная канава, где скапливается вся нравственная грязь. Твоя душа не выдержит такой бездны мерзостей. Да, кроме того, ты и так будешь богачом. За эти картины я заплатил четыре тысячи франков, они у меня уже тридцать шесть лет... Нас с тобой обокрали с поразительной ловкостью. Я уже стою одной ногой в могиле, меня беспокоит только твое будущее... да, только твое будущее... И я не хочу, чтоб ограбили тебя, самого лучшего человека на свете, ведь все, что у меня есть, принадлежит тебе. Нельзя никому доверять, а ты всегда был очень доверчив. Правда, бог хранит моего Шмуке, это я знаю, но он может на мгновение позабыть о тебе, и они ограбят тебя, как пираты торговое судно. Тетка Сибо изверг, она моя убийца, а ты считаешь ее ангелом; я позабочусь, чтоб ты узнал, какова она на самом деле, пойди попроси ее указать тебе нотариуса, чтоб я мог составить завещание... И мы поймаем ее с поличным.

Шмуке слушал Понса так, словно тот читал ему Апокалипсис. Где же провидение божье, если Понс прав и на свете существуют такие испорченные натуры?!

— Моему бедному другу Понсу отшень пльохо, — сказал Шмуке, спустившись в швейцарскую и обращаясь к тетке Сибо, — он хотшет заставить заветшание, пошалюста ходите за нотариус.

Это было сказано в присутствии нескольких людей, собравшихся здесь, так как положение старика Сибо было почти безнадежно. В воротах стояли Ремонанк, его сестра, две привратницы, прибежавшие из соседних домов, три служанки здешних жильцов и жилец со второго этажа, из квартиры, выходившей на улицу.

— Сами за нотариусом ступайте, — воскликнула тетка Сибо, заливаясь слезами, — пусть кто хочет вам завещание пишет... Никуда я не пойду, когда у меня муж кончается. Да я всех Понсов на свете отдам, только бы Сибо поправился... ведь мы с ним тридцать лет душа в душу прожили!

И она ушла в швейцарскую, не обращая внимания на растерявшегося Шмуке.

— Сударь, — обратился к Шмуке жилец со второго этажа, — значит, господину Понсу очень плохо?..

Этот жилец, по имени Жоливар, служил регистратором в суде.

— Он зейтшас чуть не умираль! — с глубоким горем ответил Шмуке.

— Здесь поблизости, на улице Сен-Луи, живет нотариус — господин Троньон, — заметил г-н Жоливар. — Это наш квартальный нотариус.

— Сходить за ним? — спросил Ремонанк у Шмуке.

— Пошалюста, — ответил тот, — потому што я не хотшу оставлять моего друга одного в том зостоянии, в каком он зейтшас, а мадам Зибо отказивалься за ним ухашивать.

— Мадам Сибо сказала нам, что он сошел с ума! — вступил в разговор Жоливар.

— Понс зошель з ума? — воскликнул Шмуке в ужасе. — Никогда ешше он не биль в таком здравом уме... потому-то я и вольноваюсь за его здоровье.

Все собравшиеся слушали этот разговор с вполне естественным любопытством и потому хорошо его запомнили. Шмуке, не знавший Фрезье, не обратил внимания на сатанинское выражение его лица и на его лихорадочно горящий взгляд. Фрезье, шепнувший на лестнице несколько слов тетке Сибо, был вдохновителем этой дерзко задуманной сцены, до которой привратница, пожалуй, не дошла бы собственным умом, но разыграла она ее превосходно!