Посольский город - Чайна Мьевилль

Молчание, наступившее вслед за этим, ещё совсем недавно значило бы объявление войны. Но теперь это было просто молчание. А его слова казались не откровением, но простой невежливостью. Уайат потёр глаза.

— Это же история, — сказал он. — Подростковый период. Через него проходят все колонии. Вот и вы к нему подошли, точно в назначенное время, хоть часы сверяй. Это моя пятая командировка. Сначала Чао-Полис, потом Дракози, потом Берит-Блю. Вам это о чём-нибудь говорит? Бог ты мой, люди, да вы что, новостей не читаете, что ли? Или вы не загружаете данные, которые приходят в миабах? Я же специалист. Меня посылают туда, где в колониях назревает война.

— И ты предотвращаешь отделение, — сказал Брен.

— Вот уж нет, — ответил Уайат. — Ты, может, и таинственный старик для своих, но я-то прилетел снаружи, и вижу твоё невежество насквозь. Берит-Блю отделился, причём после малюсенькой войны. — Он поднял руку и едва заметно развёл большой и указательный пальцы, показывая её размеры. — Самоопределение Дракози было исключительно мирным. Чао-Полис как раз сейчас разрабатывает вместе с нами план региональной автономии. Думаешь, мы такие грубые, да, Брен? Они свободны… и они наши. — Он умолк, давая информации перевариться.

— Но бывают исключения. Вы слишком далеко от Бремена, до вас трудно дотянуться, вами трудно управлять. И вы не готовы. Вам рано было получать независимость. А всё из-за Языка: он сбил вас с толку. Вы считаете себя аристократами. Точнее, считали. И думали, что колония — ваше поместье. В некотором роде так и было: в отличие от всякой другой аристократии, которую я когда-либо видел, вы действительно незаменимы. Были. Вот почему вы всегда выбирали своих преемников сами. Поздравляю: вы изобрели наследственную власть.

— Но все вы, каждый посол и каждый визирь, каждый служитель в Послограде — наёмный работник Бремена. «Послы»: понимаете? Кто вас, по-вашему, послал? Мы нанимаем, но мы же и увольняем. И за нами право смещать.

ЭзРа были проверкой. Операцией, которая должна была лишить наших послов власти и отдалить наш переход к самоуправлению. Их успех изменил бы всё. Через две-три смены социальная система далёкой провинции оказалась бы полностью перевёрнутой. Если не только наши послы, но и другие смогут говорить на Языке, значит, в Послоград можно будет засылать аппаратчиков, дипломатов и верных метрополии людей в командировки на срок до нескольких местных лет, и скоро обитатели провинции привыкнут смотреть на Бремен как на основу своей жизни. А наши послы постепенно вымрут, один за другим, двойник за двойником, и будут должным образом оплаканы, но не замещены. Ясли закроют. Изолятор опустеет, когда смерть постепенно возьмёт всех его обитателей, и нового уже не будет.

Таков был элегантный план бескровного и постепенного перехода власти к Бремену. Как могли бы мы требовать независимости, если бы все наши контакты с Хозяевами зависели исключительно от служителей из Бремена? У Послограда было лишь одно богатство — монополия на Язык, которую и пытался отнять Бремен с помощью ЭзРа.

Ошибка, которая стоила целого мира. Не от глупости: от жесточайшего невезения. Игра психологии с фонетикой. Нет ничего странного в том, что они попытались. Немного везения, и изящнейший имперский манёвр удался бы. Контрреволюция средствами лингво-педагогики и бюрократии.

— Биомашины… это хорошо, — сказали МагДа. — Они бесценны.

— Да и здешние минералы и прочие ресурсы тоже полезны. И ещё кое-что.

— И всё же.

— Ну, продолжай.

— Зачем? — Мы же провинция, говорили они. И не из ложной гордости или самоуничижения. Многие у нас не однажды задумывались о том, почему Послограду не дадут просто умереть.

— А я думал, что среди вас как раз есть те, кто поймёт, — сказал Уайат. — Кто точно знает, в чём тут дело. — И он, подняв голову, посмотрел прямо на меня.

Я встала и скрестила на груди руки. Посмотрела на него сверху вниз. Все взгляды обратились ко мне. И я, наконец, произнесла это слово:

— Иммер.

Я бывала в городах, выдолбленных в скалах, и на планетах, прошитых нескончаемой цепью городов, словно окутанных сетью, в пустынях, где нечем дышать, в портах и других местах, о которых ничего сказать не могу. Иные были независимы. Большинство принадлежали Бремену, иногда на условиях известной свободы, иногда нет.

— Они ещё ни одной колонии из рук не выпустили, — сказала я. Мы все об этом слышали. — Ни разу. Пусть стоимость перевозок многократно превышает стоимость тех безделушек и технологий, которые мы поставляем, Бремен никогда не даст этому городу свободу.

Мои коллеги медленно кивали. Не кивал только Уайат.

— Господи Боже мой, Ависа, — сказал он. — Да ты себя послушай. «Это есть основа нашего правления…» — В его голосе звучало странное ликование предавшегося инакомыслию функционера, отчего казалось ложью то, что он говорил много раз прежде. — Можно подумать, ты не знаешь, сколько колоний от нас отпало. Ты же сама видела карты с символами в виде могильных плит в открытом иммере. — Я слышала рассказы о планетах, усеянных останками людей и человеко-экзотов, где многоэтажные дома тонули в инопланетной грязи. Где огромные территории были превращены в пустыню умышленно, по ошибке или по иной загадочной причине. Такие планеты давно стали притчами во языцех всего иммера. Мне вдруг почудился в них упрёк: как я, зная о судьбе этих развалин, могла повторять риторику своего правительства.

— Будь это в интересах Бремена, — сказал Уайат, — он дал бы вам свободу, а меня прислал бы следить за процессом. Но мы потратили столько сил вовсе не потому, что «не выпускаем из рук ни одной колонии». — Он снова выжидающе поглядел на меня. Давай, мол, пробуй ещё раз.

Я подумала о картах. Подняла голову, словно сквозь потолок могла увидеть Руины. Об иммере мне было известно больше, чем любому в той комнате, включая Уайата. Я вспомнила беседу с одним кормчим, его робкие восторги человека, не подозревающего, что он касается тайн.

— Мы же на краю, — сказала я коллегам. — На краю иммера. А они продолжают исследования. Послоград должен был стать промежуточной станцией.

— Да, биомашины и прочее, — сказал Уайат. — Всё это, конечно, очень хорошо. — Он пожал плечами. — Приятно, когда они есть. Но Ависа Беннер Чо права. Внимания вам перепало больше, чем заслуживает крошечная планетка вроде вашей.

Все избегали глядеть на Маг или Да. Теперь мы знали то, о чём некоторые из нас раньше лишь подозревали, а именно, что их любовник Ра был тайным агентом и предал их и всех нас. В том, что он прилетел сюда с заданием, не было ничего странного, потрясало то, насколько враждебным всему Послограду оно оказалось. И ещё то, что даже в дни кризиса, когда всё так переменилось, он ничего не сказал. Хотя вообще-то я не знала, что именно было известно МагДа.

Я скучала по иммеру. По его массивному месиву за иллюминаторами корабля, мчащегося к невообразимо далёким частям обыденной вселенной, погруженной в бесконечно древнее нигде. Я представляла себя пионером на исследовательском корабле, выстроенном для неожиданностей и дальних странствий, который преодолевает бурные потоки в опасных частях иммера, распугивая иммер-акул, отбивая атаки, как случайные, так и намеренные. В благородную миссию первооткрывателей я не верила, меня соблазняла сама идея, проект.