Месть без права на ошибку - Лариса Соболева

– Слава, ты свинья, – сказал, забывшись, Бакшаров.

Сказал громко и тут же осекся. На него оглянулись пассажиры. Он отвернулся к окну, развернул лист, шепча под нос:

– Тебе помог человек, поступил честно, может, первый раз в жизни, а ты… Ты свинья.

Четырнадцать фамилий с бывшими адресами. Ого! Три в рамках, рядом подписи: отравилась, повесился, повесилась. Напротив еще одной – пропал без вести… В списке есть и знакомая фамилия – Ларская.

В нынешнюю субботу Илье незачем было спешить в «белый дом», но он летел на всех парах в родимый кабинет. Не снимая пальто, упал в кресло, прикрыл глаза и наслаждался. Дома ад. Там Илья уставал морально и физически, впервые столкнулся с бытовыми проблемами, задыхался от жены, детей и родной мамани. Потому на выходные взглянул, как на законное право послать всех к черту. Да, Илья сбежал из дома, наврав матери, что едет с делегацией в соседний город, вернется вечером в воскресенье. Прости, мама, работа! Вспоминая ее вопли, он улыбался: никуда не денется, она тетка ответственная, воспитанная на коммунистических идеалах, не оставит в беде полуосиротевших детей и сдвинутую Любашу.

Поначалу он терпеливо ждал, когда Любе надоест молчать с отрешенно-смиренным видом, делающим ее усатое лицо карикатурным. Стоило ей встретиться с Ильей и заметить недовольство, она закрывалась в ванной и плескалась час-полтора. Люба потеряла интерес к детям, не замечала их, но худо-бедно выполняла работу по дому.

Однажды он приехал на обед и обалдел: гора мусора посреди гостиной, повсюду тряпки для мебели, пылесос на диване, а рядом возлежала благоверная с романом в руках. Пиком стал обед. Любаша поставила в одной тарелке заботливо перемешанные мясо, селедку, макароны, салат. Он кинул тарелку в жену. Та не произнесла ни слова. Снимая с волос куски селедки и макаронины, бросала их прямо на пол, быстро ушла в ванную и претензии взбешенного мужа слушала под аккомпанемент воды из кранов. От бешенства Илья ударил кулаком по двери, в результате ребро ладони болело два дня.

Спала жена исключительно в бывшем «зимнем саду», откуда выбросила любимые цветочки, на стенах остались одни гвозди. Кстати, у нее появилась страсть все выбрасывать, вот кому-то повезло – выкинула свой норковый полушубок, парики, вещи мужа. Один ущерб от нее! И при всех вывертах он не мог назвать ее сумасшедшей. Парадокс, у Любы был разумный взгляд. Издевается или и впрямь больная? – терялся Илья. Ничего, есть лекари, они ее раскусят.

Недавно, когда дети спали, а Илья на кухне курил, пришла Люба, стала и стоит немым укором. Терпение у него лопнуло, он сорвался:

– Долго будешь притворяться? Совесть меня мучить не будет, не надейся. Что ты устраиваешь? Чего добиваешься? Ну да, да, я сплю с другой, сплю. Ты это хотела услышать? Я с ней не просто сплю, я ее о-бо-жа-ю!

Люба порывалась уйти, но Илья схватил жену за запястье и крепко держал, получая кайф от своих слов:

– Куда? Нет, слушай! В командировку я ездил с ней, жил в одном номере, спал в одной постели. Почти не спал. Ночами напролет я занимался любовью, трахался. Довольна? Я балдею от ее кожи и упругих сисек, мы перепробовали все позы. Помнишь, после премьеры я ездил за документами? Твой муж обманул тебя. Я любил ее прямо в машине посреди дороги. А ты… ты только пилить умеешь и хныкать. Чучундра!

Он говорил, стиснув зубы и сжав кулаки, медленно наступая. Она беззвучно отступала, всхлипывая, уперлась спиной в стену. Илья приблизился вплотную, сделался красным, на лбу и шее вздулись жилы, на губах появилась молочного цвета слюна, пена. Чем дольше Люба молчала, тем сильнее становилась его ярость:

– Меня наизнанку от тебя выворачивает. Посмотри на себя, разве можно тебя хотеть? Только я мог терпеть тебя столько лет, идиотка. И сейчас, когда мне так хорошо первый раз в жизни, ты… ты… А я не хочу тебя, поняла? Какого черта молчишь? Удушу, уродка…

И вдруг руки сами схватили жену за горло. Люба завыла, вцепилась в Илью скрюченными пальцами и стала оседать.

– Ненавижу! – бился Илья в истерике. – Ненавижу!

И, не зная как получилось, он стал наотмашь хлестать ее по лицу. Люба закрыла руками голову, а ему казалось, удары недостаточно сильны, тогда он пустил в ход ноги. «Остановись! Прекрати! Хватит!» – кричал внутри один Илья. «Давай, давай! Еще! Не бей по роже, синяки будут!» – подзадоривал другой.

– Ты скажешь? – тряс ее он. – Ты скажешь?

Что хотел услышать Илья – неизвестно, чем бы кончилось – тоже, но внезапно, сквозь слепую ярость, пробился испуганный голос сына:

– Па-па! Па-па! – звал Севка.

Илья швырнул Любу на пол, побежал на второй этаж. Сева стоял в дверях детской, тер кулаком глаза.

– Папа, ты почему кричишь?

– Я?! Что ты! Это телевизор… кино идет…

– Папа, я хочу пить.

Илья метеором смотался за соком. В ванной билась вода – Люба уже там. Протягивая сыну стакан, Илья держал его двумя руками, а стакан все равно дрожал мелко, сок выплескивался. Когда сын улегся, Илья упал в гостиной на диван и боролся с ознобом. Он сходит с ума рядом с Любашей. Как ее не убил? Нельзя, нельзя так. У благоверной поехала крыша, виной тому он… Стоп. Какая вина! Смотрелась бы почаще в зеркало, крыша осталась бы на месте. Да что такого он совершил? Изменил – подумаешь, преступление! Сплошь и рядом измены, а крыши на месте. Прикидывается больше.

Люба прошлепала в «зимний сад». Она где сидит, там и засыпает, Илья подождал минут пять, пробрался в комнату… Мерное похрапывание говорило, что спит Люба крепко. Он включил настольную лампу, преодолевая отвращение, приподнял сорочку, выискивая синяки на полном теле. Один кровоподтек, другой поменьше… Три. И на руке, выше локтя. Можно сказать, отколотил удачно.

Вот такая обстановочка. В кабинете Илья расслабился. Времени полно, мешать никто не будет. Он достал из кейса документы собственных предприятий, бурный роман с Верой отодвинул дела на задний план, пора не только любовью заняться. Он читал бухгалтерские отчеты, а душа радостно пела, подсчитывая нолики прибыли. Бросить бы все да укатить с Верой подальше, начать сначала? Нищета не грозит. Бросить? Оставить карьеру, шикарную квартиру, предприятия дуре Любаше? Предприятия-то на нее зарегистрированы. Не-а, не пойдет, он выведет ее на чистую воду.

Приглашения Васкова имеют силу приказа. Доктор прибыл к обеду, ему не повезло: Люба, завидев незнакомца, кинулась в ванную. Илье пришлось коротать час за беседой с психушником, пересказывая выверты жены. Опустил лишь незначительную деталь – причину, чем поставил доктора в тупик. Получалось, у жены Ильи Николаевича глубокая депрессия возникла от счастливой и безбедной жизни. Люба поговорить с ним отказалась, но кофе принесла, поставив вместо сахара соль, вместо печенья хлеб, притом не проявляя внешних признаков неадекватности.

– Видите, – указал Илья на стол. – Не соображает.

Психиатр предложил положить ее в нервно-психиатрическое отделение многопрофильной больницы.